Наука и техника: прошлое и настоящее

Памятные даты: наука в годы войны

10 мая. 105 лет тому назад родился выдающийся советский физик-экспериментатор Александр Иосифович Шальников (Александр Иосифович Шальников // Википедия: народная энциклопедия. [Электронный ресурс] URL: http://www.peoples.ru). Учился (1923–1928) на физико-механическом факультете Ленинградского политехнического института, одновременно работая лаборантом в физико-техническом институте (ЛФТИ) в лаборатории Н.Н. Семёнова (будущего академика и лауреата Нобелевской премии по химии, 1956) и сопровождая демонстрациями лекции А.Ф. Иоффе. Уже в студенческие годы обрёл славу «экспериментатора Божьей милостью». деятельность в период 1922–1934 гг. была посвящена в основном вопросам методики физического эксперимента. Результаты прочно вошли в практику и широко используются до сих пор: метод получения коллоидов щелочных металлов (излагается в учебниках), способ полимеризации бутадиена и пр. Цикл работ посвящён физике высокого вакуума: впервые определено влияние условий конденсации металла на структуру плёнки, исследованы свойства плёнок, состоящих из молекулярных смесей, и т. д., сделан ряд изобретений, нашедших применение в электровакуумной промышленности, например метод изготовления экранов иконоскопов. В этот же период исследованы явления, происходящие в счётчиках фотонов, разработана конструкция, нашедшая широкое применение в биофизических исследованиях и при изучении верхних слоёв атмосферы.

Начиная с 1934 г. основным направлением становится физика низких температур, в особенности явление сверхпроводимости: пионерские исследования тонких плёнок чистых сверхпроводников, открытие сверхпроводимости в сверхтонких (толщиной всего в десяток атомных слоёв) плёнках явления резкого возрастания критического магнитного поля в плёнках по сравнению с критическим полем массивных образцов. Обнаружено существенное влияние условий образования плёнок металлов на их сверхпроводящие свойства. В дальнейшем это привело к экспериментальному установлению факта значительного проникновения магнитного поля вглубь сверхпроводников (1947). Одним из крупнейших достижений является исследование структуры промежуточного состояния сверхпроводников. Посредством виртуозных экспериментов удалось с помощью тончайшей (5-мкм) висмутовой проволочки, перемещаемой в зазоре 0,02 мм между двумя оловянными полусферами, обнаружить чередующиеся сверхпроводящие и нормальные участки на них и визуализировать эти участки в полях разной индукции.

В годы войны и до 1953 г. учёный участвовал в работах, связанных с созданием атомной и водородной бомб. С начала 60-х гг. он занялся исследованием свойств жидкого и твёрдого гелия и разработал методику выращивания рекордных по своей чистоте и совершенству кристаллов твёрдого гелия (раньше удавалось получить лишь снегообразные хлопья). Эта методика, теперь уже ставшая классической, имела решающее значение для всех последующих исследований и обнаружения новых явлений (пуазейлево течение фононного газа, второй звук, необычная кинетика роста кристаллов гелия – квантовая кристаллизация).

Физик А.И. Шальников вместе с крупнейшим нейрохирургом Э.И. Канделем заложил основы криохирургии в нашей стране. Он разработал ряд тонких и в то же время простых и надёжных инструментов для проведения операций путём замораживания тканей.

Будучи заведующим кафедрой физики низких температур физического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова, уделял большое внимание воспитанию научных кадров. Известен как создатель молодой школы физиков-экспериментаторов. На «семинарах Шальникова» число постоянных участников нередко оказывалось в несколько раз больше числа дипломников кафедры.

В.Н.Белюстов
< Belyustov@yandex.ru >,
БЦО, г. Борисоглебск,
Воронежская обл.

 

Память подобно фотовспышке высвечивает многое из прошлого.

• Из воспоминаний Ц.Б. Кац (Москва, 1999. [Электронный ресурс] URL: http://berkovich-zametki.com)

Мы с мужем в 1938 г. окончили физический факультет Ленинградского государственного университета. Началась война. Уже с июля 1941 г. в Физтехе была организована эвакуация из Ленинграда: сначала вывозили женщин с маленькими детьми и пожилых людей, а позднее – сотрудников института и оборудование. Годы эвакуации (1941–1945) мы прожили в Казани. В этот тяжёлый период я познакомилась с удивительно интересными, яркими людьми, высокие человеческие качества которых особенно высветились в эти дни.

У Казани в то время был особый, незабываемый облик. Академику О.Ю. Шмидту было поручено собрать в этом городе всю советскую науку из Минска, Киева, Харькова, Ленинграда, а позднее – и из Москвы. Казанский университет принимал всех учёных, всем надо было отвести место для работы и для жилья, всех надо было как-то накормить. Это было дело гигантского размаха.

Не забуду картину бывшего спортзала Казанского университета. Это просторное помещение было заполнено семьями эвакуированных учёных, оно походило на железнодорожный зал ожидания – с той лишь разницей, что некоторые семьи жили здесь дни или недели, а потом перебирались в общежития университета или на квартиры местных жителей, которых «уплотняли». Другие же предпочитали оставаться здесь – так было удобнее: столовая помещалась в полуподвале этого же здания, библиотека, кафедры – всё было тут.

Говорят, что некоторые полководцы очередную стоянку своей армии рассматривают как временную и в надежде на скорое наступление не стремятся её обустраивать; другие же сразу создают как можно более основательное становище – строят баню для солдат, утепляют землянки и т. д. Так и в Казани в устройстве этих временных (многие надеялись, очень временных) жилищ проявлялись самые разные принципы и вкусы. Стремясь хоть к какой-то изоляции, некоторые семьи отгораживали свою территорию прикреплёнными к рейкам простынями и скатертями, другие сооружали нечто эфемерное из картона и газет. Самые разнообразные функции – столиков, шкафов, ящичков – выполняли чемоданы. Позже появились и коптилки... Затрудняюсь сейчас сказать, сколько людей одновременно жили в спортзале. Вероятно, больше, чем можно было поставить коек.

Все лабораторные комнаты, все запасные помещения – всюду размещалась приехавшая наука. Местные работники складывали свои превосходные музейные экспонаты на полки, упаковывали часть оборудования в ящики, теснились, как только было возможно. Московские и ленинградские институты распаковывали своё оборудование, пытались наладить продолжение опытных работ. Конечно, тематика их пересматривалась – другие условия работы, другие задачи. Одни были озабочены возможностью наладить исследования, продолжить начатое дело. Другие атаковали военкоматы, рвались воевать.

Мужчин оставалось всё меньше. Некоторые получали спецзадания и уезжали в Свердловск, на заводы, другие – в Севастополь. Но оставшиеся – и работающие, и члены семей, и старики, и дети – выглядели, как потревоженный муравейник. Люди были лишены элементарных удобств, «сдёрнуты» с привычных мест. Где-то что-то получали из продуктов, добывали кипяток, несли в спортзал в кастрюльках и баночках причитающийся по карточкам обед, чтобы разделить его со своими.

Наше семейство было помещено в студенческое общежитие на Банковской улице. В мирные дни в этом большом четырёхэтажном здании с широкими коридорами, высокими потолками и просторными комнатами весёлыми компаниями жили студенты университета. Теперь же в каждой из комнат обитало несколько семей сотрудников академических институтов. На нашем этаже жил и Александр Иосифович Шальников с семьёй.

Вскоре отключили электричество, появились буржуйки разных конструкций, кирпичные печки. Добывали, привозили на грузовиках кирпичи, втаскивали их в свои комнаты. Добывали «арматуру»: дверки, заслонки. В качестве одного из вариантов верхней плиты с отверстиями для кастрюль и чайников был опробован кусок стальной плиты, присланной для исследований с Уралмаша. Эта сталь прекрасно показала себя в танках Т-34, а вот для домашних нужд оказалась непригодной – при нагревании коробилась, изгибалась, готовить на ней было невозможно. Предприимчивый молодой сосед добыл очень подходящую плиту – вывернул её из какой-то казанской мостовой!

Вечерами общежитие погружалось во мрак, в коридор люди выходили со своими самодельными светильниками. Идти надо было осторожно – у дверей лежали дрова, стояли ящики (на замках!) с запасённой на зиму картошкой и другое хозяйство.

В этих тяжёлых условиях открывались самые разные стороны людей. А.И. Шальников стал нашим общественным комендантом. Что тогда это значило? Он организовывал женские бригады по доставке и распилке дров, наблюдал за соблюдением правил использования электроэнергии (в те краткие моменты, когда это чудо происходило), следил за чистотой в умывальных комнатах. Он не брезговал никакой работой – был и сантехником, и наблюдателем, и электриком! Из окна нашей комнаты его, как самого лёгонького, спускали на канате для ремонта электропроводки.

Мы делали фотоумножители – приборы, основанные на фотоэффекте и вторично-электронной эмиссии. Консультантом нашим был А.И. Шальников, а хозлаборантом – его жена Ольга Григорьевна, всегда весёлая, добродушная, называвшая себя «главснабом». Действительно, в то время доставать всё необходимое для сложного вакуумного «производства», где требовались и спирт, и бензин, и серебро, и чистые химические реактивы, и ртуть, и вакуумная резина, и краски, и многое другое, было непросто! И она носилась по всему университету, обеспечивая нас всем необходимым, – добывая что-то в одном месте и меняя в другом...

Насколько сложно было организовать лабораторные исследования, можно представить себе ещё и потому, что напряжение в электросети Казани было очень нестабильным. Группа молодых физиков (П. Спивак, В. Джелепов и Л. Суворов) для проведения своих опытов сами изготовили стабилизатор напряжения (СДС – по первым буквам своих фамилий) и выполняли заказы на подобные устройства. Некоторые недобрые люди расшифровывали это название как «самый дерьмовый стабилизатор», что было продиктовано просто чёрной завистью!

Первое время в Казани мы получали талоны в столовую около Кремля. Ходили туда главным образом из-за хлеба. Суп же представлял собой водичку, в которой плавала шелуха от гороха. На деревянном столбе около столовой висело объявление, что суп можно выливать только в указанном месте...

Приходилось заниматься обменом каких-либо промтоваров на мыло, на молоко. Ходили мы «женскими компаниями» на обмен в соседние деревни. С первой же весны 1942 г. у нас появились огороды.

Однажды сотрудников Академии наук послали перебирать картошку. Она была вся переморожена, и надо было отобрать отдельные сохранившиеся картофелины из общей зловонной жижи. Из них – замороженных, но не совсем развалившихся – часть разрешалось взять себе. Эта картина – пожилые учёные, мужчины и женщины, копающиеся в вонючей жиже, – по сей день стоит у меня перед глазами. Я-то достаточно критично оценивала степень своей научной ценности, но рядом со мной в этой гнили копались люди, имевшие мировую известность! Было обидно до слёз. Эту картошку мы умудрялись натирать, перемешивать с жареным луком и печь какие-то оладьи. Получалось сладковатое малосъедобное блюдо, но оно было в нашем меню.

Не забуду день, когда большая группа женщин, сотрудников Академии наук, разгружала на Волге баржу с дровами. Командовал этим «женским батальоном» член-корреспондент И.Е. Тамм. Во время коротких перерывов он развлекал нас рассказами о присылаемых ему на отзыв «перпетуум мобиле»!

В то тяжёлое время горя было вдоволь. И как по-разному вели себя люди: одни замыкались, цепенели, теряли способность думать о ком-нибудь или о чём-нибудь; другие были эгоистично активны, изумляла их энергия по добыванию всяких дополнительных благ. В этих условиях семья Шальниковых была тёплым, согревающим центром для окружавших. Однако Александр Иосифович при необходимости был непреклонен и твёрд в справедливых требованиях к жильцам. Например, существовало жёсткое ограничение по включению электроплиток и других нагревательных приборов во время редких моментов подачи из городской сети электроэнергии. Однажды был такой эпизод: Шальников ходил по комнатам, проверяя, чтобы никто не включал плитки в неурочное время. Когда он вошёл в одну из комнат, её обитательница быстро выключила плитку. Заметивший всё Шальников закричал: «Сейчас же садитесь на плитку!» <...>

В нашей лаборатории несколько раз случалось чудо – нам «за вредность» привозили молоко! Как сейчас вижу Александра Иосифовича, который приподнимает флягу, а я, его подручная, подставляю бидоны один за другим. «Эй, кривые руки, давайте левее! Ниже, ниже, вам говорю!..» Но то было чудо и, как все чудеса, – редкое, а вообще же с питанием было, как и в большинстве тыловых городов.

В 1942 г. часть московских институтов начала готовиться к возвращению в Москву. Стало известно, что наш «комендант» покидает нас. Тогда активная наша мама организовала благодарственный адрес (этот адрес хранится сейчас в архиве Н.А. Тихомировой, см. врез справа. – Ред.), собрались все жильцы общежития, и мы торжественно вручили его смущённому Александру Иосифовичу:

В 1946 г. я работала у Г.М. Франка в Институте биологии Академии медицинских наук в Москве. Моей задачей было измерение слабых излучений в ультрафиолетовой области. Мне было поручено взять у А.И. Шальникова разработанный им для подобных измерений прибор и попробовать провести ряд исследований. Шальников, в ту пору член-корреспондент Академии наук (а позднее – академик), работал в Институте физических проблем. Там он и назначил мне свидание. В лаборатории его не оказалось. «Посмотрите его в мастерской или в гараже», – сказал мне сотрудник. «Поговорим!» – сказал мне Александр Иосифович и уселся – в какой-то курточке, худенький и совсем несолидный – на ступеньке институтской лестницы; я устроилась рядом. Прибор у Александра Иосифовича я получила, но вот опыты не вышли, хотя я исправно трудилась в тёмной комнате, измеряя митогенетическое излучение. Я ли была виновата в этом или нет – не знаю...

...Вспоминается ещё один эпизод. П.Л. Капица как-то попросил Шальникова встретить с ленинградского поезда и отвезти в гостиницу директора Радиевого института В.Г. Хлопина. Шальников поехал на вокзал на привезённом Капицей из Англии автомобиле, которым только он один и умел пользоваться. Шальников и Хлопин не были лично знакомы, поэтому, когда Шальников (как всегда одетый весьма неприглядно) взял чемодан гостя, тот отнёсся к этому совершенно естественно и даже дал Шальникову «на чай». Шальников почтительно поблагодарил. Каково же было удивление Хлопина, когда он увидел «шофёра» за столом президиума конференции в качестве председателя!..

Позже я изредка навещала Шальниковых, большую часть времени проводя с Ольгой Григорьевной: мы вспоминали Казань, сотрудников лаборатории, разные события тех дней. Всегда оставалось ощущение тепла от этих нечастых встреч. Муж мой, уже будучи доктором геолого-минералогических наук, часто встречался с Александром Иосифовичем – бессменным редактором журнала «Приборы и техника эксперимента», в котором был опубликован цикл статей М.Я. Каца с описанием предложенных им приборов по разделению минералов. Он всегда отмечал и высокую требовательность, и доброжелательность редактора.

Москва, 1999

 

• Из воспоминаний Н.А. Тихомировой (урожд. Шальниковой) (Свидетельство современника // Исследования по истории физики и механики–2007 / Ин-т истории естествознания и техники им. С.И. Вавилова ЗАН. М.: Наука, 2008. С. 102–148.)

Хорошо помню день объявления войны. Мы с мамой идём в магазин, а нам навстречу бегут кричащие люди: «Война! Война! Сейчас будут объявлять по радио!» Мама повернулась и побежала, а я за ней. В нашем дворе ещё никто ничего не знал, мы первые принесли эту страшную весть. Все, конечно, бросились слушать радио <…>

Среди воспоминаний – первые воздушные тревоги, сначала только по ночам. Все с узлами бежали в котельную института, приспособленную под бомбоубежище <…>

Лев Давидович Ландау. Дау… Я знала его столько лет, сколько помню себя. Мы жили в одном доме, и первые мои чёткие воспоминания о нем – зрительные. 41 год. Тревога! Родители одевают нас с сестрой, ночью, сонных. Мы бежим в бомбоубежище, находящееся в подвале института, в котельной. Я вижу рядом с нами Дау и Кору. Они тоже бегут. Кора тащит огромную сумку, Дау волочит чемодан, из которого на ходу вываливаются разноцветные наряды Коры. Мне кажется, я слышу дружный смех моих родителей при виде этого зрелища <…>

Мы в эвакуации в Казани. Живём в общежитии. Очень голодаем. Дау с отцом отправились за «добычей» − остатками картофеля и моркови, которые было разрешено собирать на колхозных полях после уборки урожая. Они вернулись под вечер с тощими мешками за спиной, грязные, но довольные. Мы с сестрой получили по морковке, сидим рядом с ними на поленнице дров в общем коридоре и дружно хрустим. Разве такое забудешь?! Для меня тогда Дау был просто «папин и мамин друг» <…>

Помню возвращение в Москву из эвакуации осенью 43 года. Мама горько плакала всю дорогу, глядя в окно поезда. Она оставляла в Казани могилу любимой матери и понимала, что никогда больше к ней не вернётся <…> Нас с сестрой родители оставили на Казанском вокзале на мешках с картофелем, а сами уехали на трамвае. Несколько часов мы провели в полном одиночестве и ужасе среди суетящихся, кричащих и бегущих в разных направлениях людей. Неожиданно к нам подъехали родители на маленьком грузовичке и с помощью весёлого шофера, погрузив вещи и мешки с картофелем, мы тронулись домой. К этому картофелю мама относилась с трепетом. Она сама вскопала выданный нам крошечный участок земли, сама посадила, растила, окучивала. Сама и выкопала всю картошку и очень гордилась хорошим урожаем. Не хотела уезжать в Москву до уборки картофеля. Из письма мамы сестре Лиде в мае 43 года: «Наш отъезд в Москву ещё не определился. Шура, возможно, уедет в середине июля, мы же, семья, останемся до осени. Я, конечно, ни в коем случае не уеду до тех пор, пока не сниму урожая. На огород убила и убиваю массу сил и всю будущую зиму ставлю в прямую зависимость от своих летних трудов, поэтому только force major может переменить решение». Наголодались мы в Казани <…>

Приехали мы в пустую холодную квариру. Во время обороны Москвы в нашей квартире жили бойцы какого-то оборонительного отряда. Почему-то весь архив родителей, бумаги, письма, фотографии были сожжены. Исчезли многие дорогие родителям вещи <…>

Сразу по приезде стали осваивать изменившийся двор института. Корты перестали существовать. На них во время войны начали сажать картофель, и восстановить их уже не удалось. Зимой на их прежнем месте стали заливать каток, на котором можно было кататься и по вечерам. Каток освещался фонарями, укреплёнными на старом ограждении кортов <…>

Hе помню отъезда отца в Германию, но хорошо помню его возвращение. Отец вернулся худым, но весёлым, одетым в форму полковника^* <…>

Через некоторое время после возвращения отца в нашем доме появился комендант одной из частей Берлина с женой, адъютантом и машиной. Они возвращались домой, кажется, в Казань. Комендант нам рассказывал о поведении папы в Берлине.

Помню рассказ о том, как отца добровольно охраняли немецкие солдаты. Папе, непрерывно курившему в те годы, не хватало «пайка» на папиросы, и он «стрелял» их у всех, кто встречался у него на пути. Комендант помогал ему в этом. Но оказалось, что отец собирал эти папиросы не для себя, а для немцев, которые часами ожидали отца у входа в гостиницу. Во время рассказа гостя папа лишь смущённо улыбался и оправдывался. Оказывается, он сначала столкнулся с одним немцем при выходе из гостиницы. Он заметил, что человек не отводил глаз от его дымящейся папиросы. Папа не смог снести этого взгляда. Он протянул немцу свою папиросу. Тот схватил её с такой жадностью, что папа смущённо вспоминал, как чуть не заплакал от жалости к своему недавнему врагу. На следующий день у выхода из гостиницы отца уже поджидали несколько человек. Папа и с ними поделился папиросами. Эти люди безмолвно сопровождали отца, помогали ему во всем, охраняли. Папа дружески беседовал с ними (он неплохо говорил по-немецки). Когда папа должен был уезжать, они очень горевали. Один из них подарил отцу свой немецкий крест за храбрость. Эта история рассказывалась многократно и Александром Юзефовичем (физик-ядерщик, сотрудник И.В. Курчатова), с которым отец был вместе в Германии. Остался рисунок Юзефовича. Юзефович был блестящим рисовальщиком.

Смеясь, рассказывал нам отец и о том, как уже знакомый нам комендант помогал отцу. Отец с Юзефовичем очень много ездили на машине, и им не хватало выдаваемого бензина. Комендант распорядился выдать отцу бочку коньяка, объяснив, что это лучший эквивалент бензину. И правда, когда бензин кончался, отец на машине подъезжал к первому же танку, и танкисты заливали полный бак «за спирт». Комендант очень удивлялся, что отец этого не знал. Расплата спиртом очень помогала отцу при строительстве криогенного корпуса МГУ. Папа любил повторять, что это строительство напоминало ему «битву за Берлин».

Рассказывал отец и ещё об одном эпизоде. Было обнаружено большое складское помещение с ценным оборудованием, замаскированное немцами под «аптечный склад». Отец в сопровождении «аптекаря» ходил по складу. Когда он спросил у аптекаря, показывая на прекрасные осциллографы: «А это для чего?» – «аптекарь», нимало не смущаясь, ответил, что это техника для зубных врачей. Когда же отец отметил, что 20 таких «аппаратов» он включает в список репараций, «аптекарь», спросил: «Простите, вы не румын?»^** − смеясь, вспоминал отец. И каково же было его удивление, когда несколько лет спустя, находясь в командировке в Сухуми, он столкнулся с «аптекарем» в одной из секретных лабораторий. Оказалось, что это известный немецкий химик, вывезенный с группой других учёных из Германии для работы в СССР. Они узнали друг друга и долго смеялись и над «румыном», и над «аптекарем».

Рекомендуем также почитать:

1. Александр Иосифович Шальников. Очерки, воспоминания, материалы. СПб.: Наука, 1992. 248 с.
2. К 90-летию Александра Иосифовича Шальникова // Природа. 1995. № 4. С. 76–109.
3. Гайдуков Ю.П., Данилова Н.П. Цель: подготовка кадров и кадров для кадров // Физика-ПС. 2005. № 1.
4. Данилова Н.П. Блестящий физик-экспериментатор // Физика-ПС. 2005. № 7.
5. Этелтон Д. Как весело жилось в Ленинграде. История жизни английской семьи в России в 1933-1938 гг. СПб.: Балтийские сезоны, 2003. 208 с.
6. А.И. Шальников. Учёный и Учитель. М.: Наука, 2009. 328 с. Сер. «Памятники отечественной науки. ХХ век».

Подготовили к печати
Н.П. Данилова, Н.Д. Козлова, выпускницы кафедры физики низких температур физфака
МГУ им. М.В. Ломоносова

---

^* В апреле 1945 г., подобно американской миссии АЛСОС, была организована экспедиция во главе с генерал-лейтенантом МВД А.П. Завенягиным в Австрию и Германию, следовавшая за нашими наступавшими войсками. Задачей экспедиции были розыск и вывоз в Советский Союз специалистов, работавших в области проблемы создания атомной бомбы, а также урана, документации, установок, а если окажется, то и промышленных объектов соответствующего профиля. Сотрудники лаборатории № 2, руководимой И.В. Курчатовым, и других организаций, привлечённых к её тематике, одетые в форму старшего офицерского состава войск МВД, в сопровождении младших командиров вылетели в Вену, Берлин и другие места, по мере занятия их Красной Армией.

^** В странах Восточной Европы «румынами» называли цыган.