...Неподалеку от Ньюхэм-коттеджа жил на улице Королевы маленький собственник трехколесного велосипеда. Каждое утро, когда Резерфорд шел к девяти в Кавендиш, мальчик ждал его у своих ворот. А дождавшись, пристраивался рядом и провожал сэра Эрнеста до самой лаборатории. К сожалению, осталось неизвестным, о чем они болтали каждое утро. Потом случилось, что Резерфорд забыл дома табак и трубку и возвратился за ними с полдороги, так что к месту обычного свидания явился позже. Мальчик ждал его, как всегда, с велосипедом. Посмотрел на него с сочувственной тревогой и сказал: «Вы опаздываете, сэр. Возьмите мою машину!»
В этом все дело: с ним можно было играть всерьез. Мальчик знал это.Д.Данин
«Это был город угрюмых улиц, но теплых сердец». Строка из стихов? Нет, из публицистической прозы, из книги манчестерского ученика Резерфорда Андраде. Так вспоминают географию первой любви.
«Ученики заставляют меня оставаться молодым», – любил говорить Резерфорд. Он появлялся в лаборатории ровно в девять утра и начинал свой рабочий день с обхода сотрудников.
– Good morning, Кэй! Вчера у сэра Горация Лэмба все восторгались вашими демонстрационными опытами на моих лекциях. Вы молодец, старина. Я им сказал, что вы – лучший лабораторный ассистент в Британской империи. Второй Эверетт!
– Good morning, Мак! Говорят, студенты практикума жалуются на вашу суровость. Держите их еще крепче, мой мальчик!
– Послушайте-ка, Антонов, все хочу спросить вас, как по-русски good morning?
– Доброе утро, профессор!
– Так доброе утро, my boy! Вам повезло – приехал Болтвуд из Йеля. Поговорите с ним о радио-D. Он знает о нем все...
– Good morning, мисс Уайт! Что вас затрудняет?.. Расчет чувствительности?.. Дайте-ка исходные данные... И помолчите минуточку, Марджерет! Прикинем в уме... (Широко расставленные ноги. Закинутая голова. Выкладки вслух...) Вот так. Проверьте с Маковером.
П.Л.Капица
придумал шуточное прозвище для Резерфорда –
Крокодил. Это так понравилось всем сотрудникам,
что на наружной стене у парадного входа в здание
лаборатории появился соответствующий барельеф,
выполненный скульптором Э.Гиллом. Такой же формы
был изготовлен и позолоченный ключ от
лаборатории
И наконец:
– Guten Tag, Ганс! Good morning, Эрни!
И на каком бы языке ни писались статьи и книги о Резерфорде, в них не может не найтись подобающего места для рассказа о его живейшем интересе к работам своих учеников. Скорее всего, в их научных биографиях навсегда остались решающими годы и месяцы, проведенные у Резерфорда в Монреале, Манчестере, Кембридже. «Питомник гениев» – так назвал Кавендиш профессор Ричи Калдер, размышляя не только о томсоновском, но и о резерфордовском вкладе в дело воспитания поколения нобелевских лауреатов и членов Королевского общества. А Ларсен в небольшой книге, озаглавленной этими словами, написал о молодом русском физике: «На протяжении четырнадцатилетнего пребывания в Кавендише он был ближайшей к Профу, доминирующей фигурой».
Ларсен написал это в 1962 г., уже как историк. Но правоту его подтвердил как живой очевидец сэр Джон Коккрофт, предпославший книге одобрительное предисловие.
Сохранилось лабораторное предание о первом обмене репликами, когда А.Ф.Иоффе представлял сэру Эрнесту своего ученика. Резерфорд недвусмысленно заметил, что в Кавендише у него лишь тридцать рабочих мест и все, к сожалению, заняты. Тогда молодой человек, набравшись духа, – терять-то все равно уже нечего было! – сказал:
– Тридцать и тридцать один различаются примерно на три процента, а вы, господин профессор, за большей точностью ведь и не гонитесь...
Говорили, что Резерфорд был покорен. Возможно, и вправду так началось их сближение. А возможно, и как-то по-другому. Установить это трудно: сам Петр Леонидович Капица полагал достаточным полушутливое объяснение в форме вопроса: «Разве не бывает любви с первого взгляда?»
Иоффе уехал на континент, и Капица остался в Лондоне один. Бродя по великому городу, он все время возвращался к беспокойной мысли о скором переселении в Кембридж. И написал матери: «Ты, дорогая, не скучай без меня, мне, конечно, без тебя тут будет тяжко, но надо же работать. Уйдет молодость в два счета, и ее не вернешь. Я сейчас нахожусь в волнении, как это пойдет у меня работа в Кембридже, как это я столкуюсь с Резерфордом при моем английском языке и моих непочтительных манерах. Еду к нему 21 июля...»
Он еще не знал (биографий Резерфорда не существовало), что четверть века назад другой молодой исследователь, тоже приехавший сюда издалека, в одиночестве бродил по Лондону, предвкушая с волнением начало своей кембриджской судьбы, и тоже писал об этом матери...
И уж вовсе неправдоподобным показалось бы молодому Капице пророчество, что история поселит его в Кембридже чуть не на полтора десятилетия, свяжет с Резерфордом узами близкой дружбы, превратит его в директора новой самостоятельной лаборатории на берегах Кема и сделает членом Королевского общества.
Головокружительным и беспримерным был взлет молодого русского физика в стенах Кавендиша. Он сам описал его в те годы, возможно, и не раздумывая о том, что когда-нибудь его письма из-за границы домой станут бесценными документами жизнеописания Резерфорда.
Из кембриджских писем Петра Капицы к матери Ольге Иеронимовне Капице.
3 февраля 1933 г. лорд-председатель совета Стенли Болдуин торжественно открывал на Фри-Скул-лэйн новую физическую лабораторию Королевского общества. Пятнадцать тысяч фунтов из Мондовского фонда были истрачены, по-видимому, наилучшим образом. Во всяком случае, так считали и Резерфорд, и Капица.
Двухэтажное здание было построено в умеренно-конструктивистском духе. Но вне всяких требований стиля справа от входа по гладкой вертикали стены карабкался вверх высеченный в камне крокодил! Это была искусная работа настоящего мастера – широко известного в ту пору скульптора Эрика Гилла. Конечно, все кавендишевцы издавна знали, что означало в понимании Капицы резерфордово прозвище Крокодил. «...Это существо... идет только прямо вперед – как наука, как Резерфорд...» – повторял Капица. Известно было, что Резерфорду втайне нравилось прозвище, придуманное Капицей. И он с довольной улыбкой оглядывал каменного крокодила.
Другая работа Эрика Гилла украсила внутренний холл Монд-лаборатории. То был резной профиль Резерфорда. Но раздались требования: убрать барельеф из лаборатории! Капица вынужден был отправиться к Резерфорду...
Через тридцать с лишним лет, в 1965 г., новый нобелевский лауреат Оге Бор принимал в Копенгагенском физическом институте старого друга своего отца – академика Петра Леонидовича Капицу. В приветственной речи Бор-младший вспомнил давние времена и рассказал о происшествии с барельефом Эрика Гилла:
«...Резерфорд сказал Капице:
– Лучше всего написать Бору и спросить о его точке зрения. Он знает меня прекрасно, да к тому же питает большой интерес к современному искусству. Я бы и сам был не прочь узнать, что он думает...
Капица тотчас послал фотографию барельефа моему отцу. И тот ответил, что хотя судить о произведении искусства по фотоснимку, разумеется трудно, но он полагает, что барельеф превосходен и передает резерфордову поглощенность глубокими размышлениями и мощь его личности.
Кажется, это мнение помогло спасти барельеф. И Капица заказал художнику точную его копию, а затем вместе с Дираком послал ее в знак признательности моему отцу. Она была помещена над камином в его институтском кабинете и остается чем-то чрезвычайно для нас драгоценным. Когда профессор Капица пришел сегодня к нам в институт, это было первое, что мы ему показали».
А сам Нильс Бор, на четверть века переживший того, кого почитал «вторым отцом», написал в своих воспоминаниях, что барельеф Резерфорда каждый день радовал его взор.
Резерфорд считал себя физиономистом. Это было совершенно в его духе, доверяя голосу чувства, целиком полагаться на первое впечатление от немого «зрелища человека». Сохранился рассказ о том, как в 1927 г. по представлению А.Ф.Иоффе должен был приехать в Кавендиш другой молодой ленинградец – Кирилл Синельников. Резерфорд не проявил ни малейшего интереса к анкетно-бумажным сведениям о нем, но попросил, чтобы ему прислали фотопортрет кандидата. Анна Алексеевна Капица, дочь академика Крылова, ставшая в 1927 г. женой Петра Леонидовича Капицы, вспоминала, что все их кембриджские друзья очень смеялись, глядя на карточку, присланную Синельниковым, и ни у кого не было уверенности, что дело кончится благополучно. Синельников снялся в кожаной куртке, эффектно напяленной кепке, с папиросой в зубах.
Любопытна параллель, рождающая догадку, что молодой ленинградец, быть может, действовал вполне обдуманно. И если так, то очень умно. Когда в 1964 г. английское издательство «Пергамон-Пресс» выпустило к 70-летию члена Королевского общества П.Л.Капицы 1-й том его сочинений, оно предпослало тексту портрет автора начала 20-х гг.: кожаная куртка, демократическая кепка, трубка во рту... Сходство внешнего рисунка в обоих случаях было «в пределах ошибок опыта». Психологическая задача решена была правильно. И когда Капица положил перед Резерфордом пришедшую из Ленинграда фотографию, раздалось удовлетворенно-понимающее: «Пусть едет!»
В течение четырнадцати лет чуть ли не каждый год Петр Капица проводил свой отпуск на Родине. И скорее всего, всегда с удовлетворением чувствовал, что ему выпала доля живого связующего звена между русской физикой и физикой Запада. Но разве не оказывается большой ученый – вольно или невольно – полпредом всей отечественной науки? А также искусства, культурных традиций...
Таким неаккредитованным – нечаянным – культурным атташе России в Кембридже и был Капица на протяжении четырнадцати лет. И в его дружеских отношениях с Резерфордом это находило свое отражение.
...Когда в кембриджском театре давали «Дядю Ваню», сэр Эрнест пошел посмотреть этот спектакль и одним из движущих мотивов, побудивших его отправиться на чеховскую пьесу, было предвкушение интересного и острого спора – разговора с Капицей, когда тот, по заведенному обыкновению, пойдет провожать его домой. (Как жаль, что эти их долгие беседы на улицах вечернего Кембриджа – беседы обо всем на свете – остались незаписанными!)
...В кембриджском доме Капицы иногда слушал сэр Эрнест новую русскую музыку – Скрябина, Стравинского, Прокофьева. Играл Кирилл Синельников, который был почти профессиональным пианистом. Вряд ли стоит сомневаться, что и за русских композиторов, так же как за Чехова, в дружеском ответе перед ним был Капица. Таковы уж маленькие требовательные – и вечные! – правила истинной дружбы.
...В согласии с этими же правилами однажды Резерфорд срочно просил прислать к нему Капицу: в Кембридж пришло на имя сэра Эрнеста послание от ребят из 79-й единой трудовой школы города Киева!.. Киевские школьники сообщали, что организовали физический кружок и просят Резерфорда стать его почетным членом, а также прислать оттиски его работ. При описании достижений Резерфорда в области ядерной физики ученики вместо физического термина «ядро» воспользовались физиологическим. Капица объяснил Резерфорду, как могло произойти искажение. Резерфорд ответил ребятам письмом, в котором благодарил за высокую честь избрания, и приложил оттиски своих работ.
Вот так, прямо и косвенно, исполнял Капица роль «представителя» России в Кембридже. И всего отчетливей это ощутилось, когда Капица покинул Кембридж. Так отчетливо, что четверть века спустя Роберт Юнг написал об этом несколько весьма многозначительных строк: «Уход Капицы не только глубоко повлиял на Резерфорда. Он оказал разрушительное влияние на Кавендишскую лабораторию в целом...»
В 1935 г. Резерфорд согласился продать России уникальное оборудование Монд-лаборатории. Что угадывается за этим поступком?
Долг научного отцовства? Конечно.
Голос дружеской любви? Наверняка.
И трезвый довод: никто не сможет извлечь из этого инструментария больше, чем его автор. Стареющий Резерфорд понял: он должен смириться с этим уходом. «Господи, – подумалось ему, – как же он будет теперь возвращаться воскресными вечерами домой с традиционных обедов в Тринити? Один? И Петр Капица не будет шагать рядом? И больше не будут они разговаривать наедине обо всем на свете? Это же невозможно!»
Данин Д.Д. Резерфорд. Серия ЖЗЛ. – М.: Молодая гвардия, 1966.
Капица П. Воспоминания об Эрнесте Резерфорде. – Успехи химии, 1937, т. 6, № 12.
Капица П.Л. Мои воспоминания о Резерфорде. – Новый мир, 1966, № 8.
Gamov G. Biography of Physics. – C., 1961.
Larsen Egon. The Cavendish laboratory. – L., 1962.(Э.Резерфорд и П.Л.Капица)