МАРАФОН-2002

А.А.Замятнин,
Институт биохимии им. А.Н.Баха РАН, г. Москва

Рассказы о физиках

Абрам Федорович Иоффе и Роберт Эндрюс Милликен (1927 г.)

Так уж получилось, что мне довелось встречаться со многими замечательными людьми ушедшего столетия. Среди них были ученые, композиторы и музыканты, писатели и художники, выдающиеся спортсмены. Однако все же большинство из них были учеными-физиками. Выросший и воспитанный в семье физика, я с детства имел счастье общаться с крупными учеными нашей страны, бывая у них в гостях вместе с родителями, и многие из них бывали у нас. В московском доме у станции метро «Сокол» с 40-х гг. в разное время жили академики Андрей Михайлович Будкер¹   (1918–1977), Исаак Константинович Кикоин (1908–1984), Георгий Николаевич Флеров (1913–1990), члены-корреспонденты АН СССР Виктор Михайлович Галицкий (1924–1981), Петр Ефимович Спивак (1911–1992) и многие другие. Этот дом был заселен людьми, прямо или косвенно причастными к «Атомному проекту» и работавшими в Институте атомной энергии (тогда в целях секретности официально институт назывался Лабораторией измерительных приборов Академии наук – ЛИПАН – или, еще секретнее, – п/я 3393), на наисекретнейших «объектах», а также в Дубне. В 40–50-х гг. дом был окружен высоким забором с колючей проволокой, имелась проходная, где круглосуточно дежурили служащие соответствующего ведомства, и, например, при И.К.Кикоине, жившем в соседней с нами квартире, постоянно состоял вооруженный «секретарь», коротавший ночь на специальном диванчике в прихожей.

«Покончив с детством»² , я поступил на физический факультет МГУ им. М.В.Ломоносова, где нас учили многие из тех, кого я знал с детства. «Физическая среда» предоставила уникальную возможность общаться даже с величайшим физиком XX в. Нильсом Бором (1885–1962), а позднее сотрудничать и с нашим великим соотечественником Александром Михайловичем Прохоровым³  (1916–2002). Мне кажется, что мои впечатления могут представить интерес для тех, кому интересна не только сама физика, но и ее история.

Научные достижения крупных физиков хорошо известны из учебников. Кроме того, фундаментально исследуются их творческие биографии, на эту тему пишутся книги, статьи в энциклопедиях и т.д. – все это вполне доступно. Как мне представляется, особый интерес могут представлять личные впечатления и сведения, о которых никем и никогда еще не было написано. Очевидно, что не всех физиков я знал одинаково и не все понимал, о чем они говорили, особенно в детстве. Поэтому мой рассказ не может получиться однородным. Кроме того, говоря о других, невольно говоришь и о себе, но я надеюсь, что в этом рассказе о замечательных физиках, мне удастся не превысить должную меру упоминания фактов из собственной биографии.

«Итак, начнем»⁴ , но сначала...

...немного о том, кто учил наших учителей

Еще с детства у меня создалось впечатление, что большинство крупных отечественных физиков середины XX в. прямо или косвенно были учениками питерского академика Абрама Федоровича Иоффе (1880–1960). Хотя он и не был Нобелевским лауреатом, его вклад в физику и в создание отечественной научной школы физиков огромен. Поэтому первый небольшой рассказ посвящен ему.

В 22 года А.Ф.Иоффе был отправлен учиться в Германию (в Мюнхен) к великому Вильгельму Конраду Рентгену, который в 1895 г. открыл новое излучение и стал в 1901 г. первым Нобелевским лауреатом по физике «в знак признания необычайно важных заслуг перед наукой, выразившихся в открытии замечательных лучей, названных впоследствии в его честь». Свои воспоминания об этом периоде жизни и о последующих годах Абрам Федорович незадолго до кончины опубликовал в своей интереснейшей автобиографической книге «Встречи с физиками»⁵ .

Когда Иоффе приехал к Рентгену, его интересовала природа запаха. Однако сначала Рентген отправил гостя пройти студенческий практикум, состоявший из ста задач и занимавший два месяца. Одна из задач была посвящена спектроскопии. И вот у практиканта из кривой выпадает одна точка. Рентген, который всегда лично руководил практическими занятиями, решил исправить ошибку и заодно продемонстрировать высший класс точности, но получил те же данные, что и Иоффе. После тщательного разбора оказалось, что практикант при обсчете данных пользовался русским переводом справочника Кольрауша, в который вкралась ошибка. Рентген похвалил измерения Иоффе и в особенности то, что тот не скрыл явной ошибки. После этого у них сложились плодотворные и самые доверительные отношения. Этот маленький пример демонстрирует, насколько добросовестно должен относиться исследователь к получаемым результатам. А сколько раз выпадение точек свидетельствовало о наблюдении принципиально нового физического явления?

А вот как Иоффе относился к тому, чем следует заниматься в науке. Среди профессоров петербургского университета, где он учился и работал, был Орест Данилович Хвольсон (1852–1934), автор пятитомного курса физики, переведенного на многие иностранные языки. Курс представлял собой систематическую сводку всего, что опубликовано к тому времени по физике, впрочем, как заметил Иоффе, без оригинальных точек зрения автора. Курс был действительно фундаментальным и максимально полным, и даже мы, студенты-физики, через полвека изучали эти зачитанные и обтрепанные тома, беря их в нашей студенческой библиотеке. Однако ни создание такого курса, ни научные достижения О.Д.Хвольсона не позволяли ему стать полноправным членом Российской академии наук (с 1885 г. он был лишь ее членом-корреспондентом), а мечта сделаться академиком была. Все же много лет спустя Академия наук «в воздаяние полезной научно-просветительской деятельности» в 1920 г. избрала О.Д.Хвольсона своим почетным членом, но такое звание не давало права участия в заседаниях. На это избрание почетный академик остроумно и, видимо, не без горечи, откликнулся широко разошедшейся фразой: «Разница между академиком и почетным академиком такая же, как между государем и милостивым государем» (много позже в развитие этого появился известный анекдот: по четным – академик, а по нечетным...).

Когда же Иоффе стал сотрудником Физического института Петербургского университета, которым руководил Орест Данилович, директор предложил ему, как и всем другим, продолжить «замечательную» традицию воспроизведения лучших научных заграничных работ. На вопрос Иоффе: «Не лучше ли ставить новые, еще не разрешенные вопросы?» – Хвольсон ответил: «Но разве можно придумать в физике что-то новое? Для того надо быть Джи-Джи Томсоном».

Да, действительно, Иоффе Томсоном не был, он был Иоффе. И он выполнил множество фундаментальных работ в различных областях физики. Эти работы получили признание крупнейших физиков его времени, и для них Иоффе был равноправным коллегой. С кем только он не встречался и не обсуждал актуальные для того времени проблемы физики! Вот далеко не полный перечень (в алфавитном порядке) известных имен его собеседников, почерпнутый из упомянутой книги:

Бернал Джон Десмонд (1901–1971);
Бор Нильс Хенрик Давид (1885–1962);
Борн Макс (1882–1970);
Брэгг-отец Вильям Генри (1862–1942);
Брэгг-сын Вильям Лоренс (1890–1971);
Вуд Роберт Вильямс (1868–1955);
фон Гейзенберг Вернер (1901–1976);
Дебай Петер Йозеф Вильгельм (1884–1966);
Дирак Поль Адриен Морис (1902–1984);
Жолио-Кюри Ирен (1897–1956);
Жолио-Кюри Фредерик (1900–1958);
Зоммерфельд Арнольд Иоганн Вильгельм (1868–1951);
Камерлинг-Оннес Гейке (1853–1926);
Ланжевен Поль (1872–1946);
фон Лауэ Макс Теодор Феликс (1879–1960);
Ленгмюр Ирвинг (1881–1957);
Лоренц Гендрик Антон (1853–1928);
Милликен Роберт Эндрюс (1868–1953);
Нернст Вальтер Фридрих Герман (1864–1941);
Перрен Жан-Батист (1870–1942);
Планк Макс Карл Эрнст Людвиг (1858–1947);
Раман Чандрасекхара Венката (1888–1970);
Резерфорд Эрнест (1871–1937);
Рентген Вильгельм Конрад (1845–1923);
Склодовская-Кюри Мария (1867–1934);
Ферми Энрико (1901–1954);
Франк Джеймс (1882–1964);
Шредингер Эрвин (1887–1961);
Эйнштейн Альберт (1879–1955)!

Что ни фамилия, то целая эпоха в физике! А уж сколько-нибудь заметных отечественных физиков Иоффе знал всех, и для многих, в том числе и для самых ярких, был учителем. Не правда ли, один лишь этот перечень фамилий мог бы быть фабулой⁶   истории физики XX века? Многие из воспитанных А.Ф.Иоффе физиков стали учителями физиков следующего поколения. Далее...

...о тех, кто делал физиками нас

По окончении оперы «Архимед» на сцене Дома культуры МГУ 7 мая 1961 г. слева направо: Степан Солуян (аспирант, режиссер оперы), Виктория Курт и Сергей Руденко (студенты) , Л.Д.Ландау, Нильс Бор, Игорь Минкевич, ?, Александр Замятнин (студенты) (публикуется впервые)

Aкадемик Исаак Константинович Кикоин (1908–1984)

В течение многих лет Исаак Константинович на физическом факультете МГУ читал полный двухлетний курс общей физики. Его манера говорить была академичной и, может быть, со стороны казалась излишне сухой. Однако содержание этих лекций могло вызвать и восхищение. Его выводы некоторых формул, например, в молекулярной физике, были совершенно новыми, их не было ни в одном учебнике, содержавшем столь хорошо «наезженный» раздел физики. Несмотря на длинный и сложный вывод итогового выражения, лектор все время придерживался ясной логики и постоянно демонстрировал нам физическую сущность каждого этапа этого, в общем-то, математического, процесса. Нам было все понятно и, хотя к экзамену можно было готовиться по любому пособию, предпочтение отдавалось записям лекций.

Исаак Константинович был не только лектором, но и руководителем студенческого научного кружка, отдавая немало времени воспитанию физиков-экспериментаторов. И даже на лекциях, рассказывая о разных физических эффектах и явлениях, он мог сказать, например: «Этот эффект назван в честь открывателя. Однако должен существовать и обратный эффект, еще не наблюдавшийся. Если вы его обнаружите, то он будет назван в вашу честь».

Однажды он прочитал уникальный курс лекций, посвященный разным физическим историям, казусам и анекдотам. Курс был факультативным, однако Большая физическая аудитория не могла вместить всех желающих (по-моему, приезжали даже из других городов). Исаак Константинович рассказывал о подделках (в Германии) фотографий, якобы полученных в камере Вильсона, с целью показать следы новой элементарной частицы и получить Нобелевскую премию; комментировал разрекламированное в печати получение на московском заводе «Сантехника» КПД больше 100% и восторженную статью Мариэтты Шагинян по этому поводу⁷ ; рассказывал о директорском приказе на одном из моторных заводов, по которому премировались работники, получившие рекордное значение косинуса – 1,03, и многое-многое другое. Можете себе представить, как все это мы слушали: затаив дыхание между взрывами смеха.

Профессор-лектор не всегда принимает участие в приеме экзамена, да он и не в состоянии посетить в один день несколько сдающих групп (а всего групп на потоке, где он читал лекции, было десять). И надо же такому случиться, что в аудиторию, где я на первом же экзамене по общей физике готовился к ответу, вошел Исаак Константинович. О чем-то поговорив с преподавателями, ведущими экзамен, он взял со стола зачетную книжку и направился... ко мне. До сих пор не могу понять, из каких соображений он это сделал. Можете ли вы, уважаемые читатели, представить себе мое состояние – сдаю экзамен своему соседу по площадке, знающему меня с детства. Должен признаться, что мое волнение сказалось на ответе, и я остался им недоволен, несмотря на полученную желанную оценку.

Яков Борисович Зельдович, Андрей Дмитриевич Сахаров и Давид Альбертович Франк-Каменецкий
во время пребывания «на объекте» (г. Саров, начало 50-х гг.)

Несколько лет спустя вышел в свет учебник «Молекулярная физика», написанный Исааком Константиновичем совместно с братом Абрамом Константиновичем, профессором Уральского университета. Он знал, что к тому времени я уже закончил учебу в университете по кафедре биофизики, и на подаренном мне экземпляре книги написал: «Эта книжка может пригодиться даже биофизикам».

Академик Михаил Александрович Леонтович (1903–1981)

Удивительно мало написано об этом человеке. Если в поисковую систему «Яндекс» Интернета ввести запрос на «Леонтович М.А.», то обнаружится всего лишь два (!) документа. И это о физике-теоретике, выполнившем фундаментальные работы чуть ли не во всех разделах физики – в области термодинамики, электродинамики, статистической физики, оптики, радиофизики и т.д. В «Физическую энциклопедию»⁸  на букву «Л» вошли такие достижения, названные его именем, как «Леонтовича граничное условие» – приближенное соотношение, связывающее на поверхности хорошо проводящего тела составляющие электрического и магнитного векторов электромагнитного поля в диэлектрике, или «Леонтовича параболическое уравнение» – линейное однородное дифференциальное уравнение (аналогичное уравнению Шредингера) для комплексной амплитуды волнового поля.

На физическом факультете МГУ Михаил Александрович создал и возглавлял кафедры оптики (с 1940 г.), а также электродинамики и квантовой теории (с 1954 г.)⁹ . Его требования к качеству научных работ и публикаций были настолько высоки, что он как-то позволил себе назвать авторитетнейший научный журнал «Доклады Академии наук СССР» мусорным ящиком.

А его авторитет в международном сообществе физиков может быть иллюстрирован следующим образом. Однажды на склоне лет Леонтович не смог принять участие в крупном международном симпозиуме, состоявшемся в нашей стране, на который съехались ведущие физики со всего мира. Его отсутствие не то, чтобы было просто отмечено, а ярко проявилось в выступлении одного из зарубежных гостей. Он очень образно заметил, что, несмотря на отсутствие Михаила Александровича, его дух постоянно витал в аудитории и в выступлениях его именитых учеников. В самые мрачные времена советской истории Леонтович был абсолютным авторитетом в вопросах морали, многие советовались с ним по самым щекотливым вопросам и поступали в соответствии с его мнением.

Для студентов 50–60-х гг. он был классиком. Его небольшие книжки, посвященные термодинамике и статистической физике¹⁰, являлись замечательными пособиями для введения в эти области физики. Необычайно лаконичные и в то же время понятные, они читались всеми, хотя к тому времени было издано немало подобных книг и других авторов.

Михаил Александрович был большим во всем: в науке, во внешности (за столом, сидя напротив, можно было долго рассматривать его длинные музыкальные пальцы), очень много курил. Высокий, худощавый с очень характерными чертами лица и, как правило, одетый «не по правилам», Михаил Александрович часто бывал объектом шуток. Например, рассказывают, что как-то, выйдя из президиума Академии наук, Леонтович подошел к машине, которая была заказана для него. Когда же он открыл дверцу, то шофер, не знавший в лицо своего клиента, довольно грубо бросил: «Вали, вали отсюда! Эта машина для академиков, а не для...»

Впрочем, несмотря на внешнюю строгость, Михаил Александрович и сам доставлял нам удовольствие своими фиоритурами. Чего стоит, например, начальная фраза одной из его лекций по электродинамике: «Возьмем большой металлический экран и сделаем в нем маленькую металлическую дырочку...»

Академик Лев Давидович Ландау (1908–1968)

Что может добавить студент о всем известном Ландау? Наверное, что-нибудь из учебного процесса. Как-то группа собралась в аудитории для сдачи зачета. Если сказать, что «поджилки тряслись», то, значит, не сказать ничего. Входит Лев Давидович, и все замирают. Он садится за стол, обводит взглядом аудиторию, кое-кто, особенно девушки, уже близки к обмороку. После театральной паузы в звонкой тишине раздается: «Не ставить студенту зачет равносильно тому, что плевать вертикально вверх. Подходите с зачетками, только не очень давите».

А экзамены были весьма трудным испытанием. Никакие шпаргалки не помогали, потому что вопросы Ландау, как правило, не были такими, на которые можно заранее написать ответ. Тем не менее шпаргалки писались, но часто впустую. Бывало, что студенты, не уложившиеся в срок, сдавали экзамен у Ландау дома. Там он предлагал оставить в прихожей не только пальто, но и портфель, и дамскую сумочку, и только после такого «обезоруживания», приглашал в комнаты.

Уникальной была его система подготовки физиков-теоретиков. Каждый в любое время имел возможность сдать экзамены по «теоретическому минимуму». Этот «минимум» не был записан в официальной программе обучения. Для его сдачи необходимо было созвониться с Ландау, договориться о встрече и правильно ответить (решить трудную физико-математическую задачу) по заявленной дисциплине. Деканат в сдаче «минимума» участия не принимал, зачетных книжек не требовалось – Ландау (а позже и ставшие ему помогать именитые доверенные коллеги) просто делал отметку у себя в записной книжке. Весь цикл состоял из нескольких экзаменов, охватывавших все разделы теоретической физики. Начинали сдавать многие, а до финиша доходили единицы. Почти за 30 лет весь «теоретический минимум» сдали лишь 43 человека. [Мы гордимся, что наш сотрудник А.В.Берков числится в этом реестре под номером 39. – Ред.] Очевидно, что такая система позволяла поддерживать высочайший профессиональный уровень физиков-теоретиков в нашей стране.

Ландау окружал ореол популярности, он был героем анекдотов. Это вписывалось в плоды студенческого художественного творчества. Так, герой поэмы Евгений Стромынкин «к Ландау запросто был вхож». Когда создавалась опера «Архимед», ее авторы¹¹  пришли к Льву Давидовичу с вопросом, можно ли его имя использовать при написании текста, на что получили ответ: «Делайте со мной все, что хотите». И они сделали. В первоначальном варианте звучало:

Сколько поле не квантуй,
Все равно ты не Ландуй...

Правда, эту редакцию партбюро «зарубило», и опера вышла в свет с такими словами:

Сколько не долби кванты,
Вовсе не Ландау ты...

В те годы притчей во языцах было остроумие и находчивость физиков, высмеивание ими и себя, и других. Свидетельством тому являются книжки «Физики шутят»¹² , «Физики продолжают шутить»¹³  (и еще будто бы ожидался выход в свет книги «Физики все еще шутят?»), а позднее – «Шизики футят»¹⁴ .

Ландау принадлежит видное место в создании шуток и афоризмов, высказанных часто в парадоксальной форме и порой не очень лестных даже для ближайших коллег. Широко известен многотомный курс теоретической физики, написанный совместно академиками Ландау и Евгением Михайловичем Лившицем (1915–1985) – Дау и Шиц, как их для краткости называли. Как-то Ландау спросили, как одну книгу могут писать два человека, на что он ответил: «В наших книгах нет ни одного слова Ландау и ни одной мысли Лифшица».

Острить всегда, острить везде,
Острить, аж до тупых гвоздей!²

и многие другие

Учили нас многие, среди них было немало и других замечательных физиков – ученых или просто преподавателей, с громкими титулами или без оных. В процессе общения с ними студентами подмечались характерные особенности в преподавании, поведении, а порой даже давались весьма смелые оценки их научных заслуг. Продолжая взятый тон, приведу одну полную строфу из все той же поэмы, которая характеризует определенный временной пласт жизни физического факультета МГУ:

Там и сейчас порой
Сечет рукою Власов,
Семенченко всем уши рвет,
И, речь перемежая плясом,
Свой Млодзеевский курс ведет.
Жуя мочалу, лепет детский
Красавчик издает Терлецкий,
И Соколов ввергает в сон
Тьмой формул, и добряк Самсон
Кием колотит по экрану,
И Тихонов, ученый кот,
Мурлычит. Жизни всем дает
Там Рабинович неустанный,
И Иваненко-эрудит
По часу кряду ерундит.

Однако среди многих учителей должен быть один, особенный. Наверное, каждый может сказать, кто был первым его учителем при овладении профессией, поэтому далее специально...

об Учителе

Для меня это – Давид Альбертович Франк-Каменецкий (1910–1970). Он был крупнейшим физиком, занимался многими проблемами теоретической физики, физики плазмы (есть его книга «Плазма – четвертое состояние вещества»), астрофизики, химической кинетики, активно участвовал в разработке «Атомного проекта». Им, в частности, теоретически было предсказано новое физическое явление – магнитно-звуковой резонанс, – подтвержденное экспериментально академиком Евгением Константиновичем Завойским (1907–1976), тем самым, который первым открыл явление электронного парамагнитного резонанса (ЭПР) и почти «увидел» ядерный магнитный резонанс (ЯМР), но завершению работы помешала война.

И еще в одной области, а именно в биофизике, Давид Альбертович стал классиком. Еще до войны он опубликовал короткую статью, на основании которой на Западе был назван одним из первых, «вдохнувших физику в биологию». В этой статье впервые получено решение системы дифференциальных уравнений, из которого следовало, что при определенных условиях в среде могут осуществляться колебательные процессы. В 1951 г. такую колебательную реакцию в химической системе экспериментально наблюдал Борис Павлович Белоусов¹⁵, а потом она была описана теоретически Толей Жаботинским16  (реакция Белоусова–Жаботинского, BZ-reaction) с использованием метода Франк-Каменецкого, и все это вместе (теория и эксперимент) дало мощный толчок последующим исследованиям колебательных процессов и в биологических системах.

Слова о большом масштабе этого физика были сказаны в 1980 г. на памятном заседании по случаю 70-летия Д.А.Франк-Каменецкого, когда в Институт химической физики АН СССР пришли многие крупнейшие физики страны, в том числе академики Юлий Борисович Харитон (1904–1996) и Яков Борисович Зельдович (1914–1987). Зельдович, трижды Герой Социалистического Труда, сказал на этом заседании примерно так: «Остается загадочным, почему Давид Альбертович не был облечен ни званием академика, ни званием героя, но нам ясно одно: это был ученый самого высокого ранга». Остается добавить, что Д.А.Франк-Каменецкий слишком рано ушел из жизни, не дожив двух месяцев до своего всего лишь шестидесятилетия, и таким образом, возможно, просто не успел получить несомненно заслуженные звания и почести.

Хотя Давид Альбертович не имел отношения к МГУ (он был заведующим кафедрой физики плазмы в Московском физико-техническом институте), мне довелось быть его дипломником и аспирантом, причем последним. Обучение проходило в старых, патриархальных традициях, как, например, в каком-нибудь университетском городке Германии XIX в., где общение в стенах университета плавно переходило в профессорский дом, причем нередко ученик женился на дочери профессора.

В Институте атомной энергии им. И.В.Курчатова, где Франк-Каменецкий был заведующим лабораторией, велись и исследовательская работа (в лаборатории), и научные дискуссии (в кабинете Шефа). В учениках Шеф видел равных себе коллег, никогда ничего не приказывал, а только советовался. Если задуманный им и выполненный сотрудниками эксперимент не давал ответа на поставленный вопрос, он мог с сожалением произнести: «Природу не объегоришь». При написании научной статьи перед отправкой в печать Давид Альбертович давал рукопись на прочтение своим сотрудникам, в том числе и ученикам. И студент-ученик мог испытать чрезвычайную гордость, увидев, что в опубликованном тексте его предложения, дополнения или замечания учтены маститым ученым.

Примерно раз в 1–2 месяца он приглашал дипломника после работы домой, где к вечеру собиралась его большая семья. Входя в прихожую, можно было увидеть у телевизора его зятя Ролика (впоследствии академика Роальда Зиннуровича Сагдеева), бывшего тогда мужем старшей дочери Давида Альбертовича, а много позже женившегося на внучке президента США Дуайта Эйзенхауэра. Пока Ролик бурно болел за свою футбольную команду, глава семейства в комнате беседовал с дипломником на научные и околонаучные темы, сидя в кресле за журнальным столиком, освещенным мягким светом торшера. Затем хозяйка дома приглашала всех к ужину, за которым говорилось о чем угодно, только не о науке. А после ужина начинались развлечения – чтение стихов, игра на рояле, пение и многое другое.

А может ли кто-нибудь припомнить из своей или из иной жизни факт, подобный такому? Примерно за неделю до защиты дипломной работы Давид Альбертович пригласил меня к себе в кабинет и сказал следующее: «Ну что же, работу вы благополучно заканчиваете. Защита назначена на 27 декабря, и я уверен, что вы успеете доделать все для нее необходимое, и все будет в порядке. Не откажите мне, пожалуйста, в любезности сходить со мной в Большой зал консерватории на концерт, который состоится вечером 26 декабря. Билеты у меня уже есть». Шеф знал о неравнодушии к музыке своего ученика, он также понимал, какое напряжение и волнение испытывает дипломник перед защитой и сделал точный и деликатный шаг для того, чтобы ослабить стресс своего подопечного.

Как-то я рассказал своему Учителю длинную реальную историю про старенького профессора медицины, которого целый день по Москве разыскивала его давнишняя пациентка. Уставшая и отчаявшаяся его найти, она у Никитских ворот посетила заведение, куда полагается заходить только женщинам. И там из кабинки прямо на нее вышел искомый профессор. Не осозновая курьезности ситуации, она с облегчением воскликнула: «Господи, Николай Константинович! Да я же целый день вас ищу!» Посмеявшись, а затем, немного подумав, Давид Альбертович заметил: «А ведь вы привели пример реализации строго нулевой вероятности».

Видимо, то, о чем будет написано дальше, следует назвать...

о том, с кем встреча кажется совершенно невероятной

Речь пойдет о Нильсе Боре, приезжавшем в Советский Союз в мае 1961 г. Совершенно очевидно, что нет никакой необходимости рассказывать о том, кем он был, что сделал в науке, откуда родом, в каких жизненных перипетиях оказывался за свою долгую жизнь и т.д. Все физики это знают. И не только физики.

В программе его поездки в нашу страну было посещение Грузии и знакомство с состоянием физики в этой республике. Как грузины встречают гостей, известно. И вот гостя везут на машине в горы посмотреть красоты Кавказа. По дороге, на одном из перевалов, где есть небольшая полянка, запланирован привал. Стелится скатерть, раскладывается снедь, и начинается пикник. В это время подъезжает другая машина, останавливается неподалеку, и ее пассажиры также начинают пировать. По прошествии какого-то времени от этой группы отделяется незнакомый пожилой человек с бокалом в руке, подходит к боровской компании и, по грузинскому обычаю, приглашает самого старшего из этой компании к своему столу. Самым старшим оказался Нильс Бор. Но каково же было его изумление, когда выяснилось, что здесь, где-то «во глубине» кавказских гор, совершенно незнакомые люди и уж, конечно же, не ученые, знают, кто такой Нильс Бор!

Пребывание Бора в нашей стране вспоминается, как настоящий праздник физики. Конечно же, были посещения физических институтов и встречи, наверное, со всеми нашими крупными физиками.

Одно из выступлений Нильса Бора проходило в Институте физических проблем АН СССР, который уже тогда между собой называли «капишником» – в честь директора, академика Петра Леонидовича Капицы (1894–1984). После этого выступления по Москве разошелся рассказ о том, что там произошло во время дискуссии.

Кто-то из присутствующих задал гостю вопрос: чем Бор руководствуется, общаясь со своими учениками. Бор ответил, а Е.М.Лифшиц перевел на русский язык: «Господин Бор говорит, что при общении со своим учеником он всегда может сказать, что тот – дурак». Но тут немедленно на трибуну выбежал академик Игорь Евгеньевич Тамм (1895–1971) и буквально выпалил: «Совсем не это сказал господин Бор, совсем не это сказал господин Бор!.. Господин Бор сказал, что при общении со своим учеником он всегда может сказать, что он, господин Бор, – дурак». Когда волнение в аудитории несколько улеглось, то все услышали из зала ехидные слова П.Л.Капицы: «Вот вам и разница между школой Ландау и школой Бора».

Но для студентов-физиков кульминацией был его приезд на физический факультет МГУ и участие в ежегодном празднике «День Архимеда». Там Бор был самым почетным гостем. Дневная часть праздника проводилась на улице, перед входом. Театрализованное действие силами студентов и аспирантов вершилось на ступеньках, вблизи входа для гостей были поставлены стулья, прочие зрители заполнили все пространство между физическим и химическим факультетами, а самые отчаянные залезли на пьедесталы памятников, облепив Столетова и Лебедева. Говорят, что Бор, увидев подобное столпотворение, произнес: «Никогда не видел столько физиков».

Однако это была еще не кульминация. Вечером в Доме культуры МГУ давали физическую оперу «Архимед», на которую народ всегда валил валом. Но в этот день творилось нечто невообразимое. В промежутке между лестничными пролетами на входе в зал поставили длинную банкетку, которая загораживала бо1льшую часть проема, оставив лишь узкий проход, где стояли контролеры. Таких входов в Доме культуры два, и у обоих образовалась плотная толпа счастливых обладателей билетов и безбилетников, стремившихся пробиться в зал во что бы то ни стало. Многим это удалось, но не всем и не сразу. Например, Игорь Евгеньевич Тамм, разумеется, имевший пригласительный билет, тщетно пытался пробиться сквозь толпу к контролю, но в конце концов сопровождавшим его аспирантам пришлось просто перебросить академика через банкетку. После этого памятного дня назывались цифры: во сколько раз число зрителей превысило число мест, сколько кресел сломано и сколько боковых запасных дверей выломано (на основании этого будто бы администрация Дома культуры зареклась еще когда-либо пустить к себе физиков). И опять из «Стромынкина»:

В кишащем полном вестибюле
Собрали бражку мы свою,
В каре построились, сомкнули
Ряды и – дружно в толчею.
Махнул контролю в давке жаркой
Единственною контрамаркой
Один из нас... Ура! Он там!
За ним мы рвемся по пятам.
Сейчас рогатки будут смяты,
Еще один! Еще нажим!
Прорыв!.. И мы наверх бежим,
Друзья с физфака и мехмата.
И нас, несущихся гурьбой,
Встречает скрипок разнобой.

Мне довелось быть аккомпаниатором с первых постановок этого спектакля, и мое место было у рояля, на авансцене, перед занавесом. В течение всего представления, кося глаза от партитуры и клавиатуры, я поглядывал вниз, в зал, где в первом ряду сидел Нильс Бор «в окружении» Ландау и Лифшица. Они ему переводили текст на английский язык, и он живо реагировал на все происходившее на сцене.

По окончании действия раздались бурные аплодисменты в адрес исполнителей, но постепенно они переродились в скандирование: «Нильс Бор, Нильс Бор...», – и Бору ничего не оставалось, как выйти на сцену. Под бурную и восторженную реакцию всего зала великий физик произнес три фразы, последняя из которых в переводе Ландау звучала так: «Я уверен, что люди, которые умеют так хорошо отдыхать, так же хорошо умеют и работать».

После этого, не сговариваясь заранее с труппой, я снова сел за рояль, и мы спели Бору песню (на мелодию известной песни И.Дунаевского «Что хотелось и мечталось – все сбывается») из другой физической оперы – «Дубинушки»:

Электрон вокруг протона обращается,
Эта штука атом Бора называется.
Ну-ка, ну-ка, вот так штука,
До чего дошла наука,
Вот история какая получается.
Есть Бора орбиты
И с них не сойди ты.
Ну-ка, ну-ка, вот так штука,
До чего дошла наука,
Вот история какая получается.
А энергия лишь квантом испускается
И обратно только квантом поглощается.
И с одной орбиты сбитый
На другую вмиг орбиту
Электрон всегда скачком перемещается.
Есть Бора орбиты,
И с них не сойди ты.
И с одной орбиты сбитый
На другую вмиг орбиту
Электрон всегда скачком перемещается.
Если поле с частотою излучается,
Никогда с пути протоны не сбиваются.
И, рванувши враз со старта,
Миллиард за миллиардом,
Эти самые протоны разгоняются.
Летят по орбитам,
С орбиты не сбить их.
И, рванувши враз со старта,
Миллиард за миллиардом,
Эти самые протоны разгоняются.

Позднее, когда Бор уже уехал, я как мог перевел на английский язык текст этой песни и отвез перевод Игорю Евгеньевичу Тамму для переправки в Копенгаген. А дальше-то и случилось самое невероятное. 18 мая 1961 г. вечером нам домой позвонил сотрудник Института атомной энергии Веня Сидоров¹⁷  и сказал, что завтра он будет участвовать в проводах Бора и у него есть свободное место в машине. Это место оказалось моим!

В ночь перед проводами я практически не спал, а вставать пришлось в 4 часа утра, поскольку боровский рейс был весьма ранним. Когда мы с Веней прибыли в международный аэропорт (тогда «Шереметьево-1»), отъезжающие были уже там. Их было четверо: Нильс Бор, его жена Маргарет, сын Оге¹⁸  и невестка Мариетта. Меня удивило, что провожающих, кроме нас, было еще всего 3–4 человека, а из известных физиков – только академик Аркадий Бенедиктович¹⁹  Мигдал (1911–1991). Видимо, другим не позволило приехать столь раннее время.

Дальше чудеса продолжились. Вдруг диктор объявляет, что рейс на Копенгаген откладывается на несколько часов. Версия того – почему, такова. Члены экипажа датского самолета узнали, что они повезут Н.Бора (а надо сказать, что в Дании Бор был вторым по значимости человеком после короля), и они не могли себе представить, чтобы что-то, хотя бы самая малость, было бы не в порядке у них на борту. Говорили, что будто бы выпал крохотный винтик, крепивший внутреннюю драпировку салона самолета, и на этом месте образовалась маленькая черная точка. Конечно же, ни Бор и никто другой ее бы не заметил, и все же... Команда запросила винтик в техническом отделе аэропорта. Но он оказался нестандартным, его пришлось вытачивать в мастерских, на что понадобилось время.

За это время сначала куда-то исчез один провожатый, потом другой, и вскоре остались лишь мы с Веней. Мыслимо ли это? Великого физика из Советского Союза провожают кандидат наук и студент! Конечно же, задержка рейса отъезжающим доставила мало радости, зато у нас появилась возможность с ними пообщаться. Чтобы помочь гостям скоротать время, мы пошли в кафе пить пиво (тогда, как известно, в нашей стране пиво, как правило, называлось «Жигулевским»).

За этим занятием Бору среди прочих был задан вопрос:

– А какое пьют пиво в Дании?

И тут мы услышали интереснейшую историю:

– Вы даже не представляете, какой серьезный вопрос вы задали. Дело в том, что естественные науки в Дании финансируются пивной фирмой «Carlsberg». Поэтому все естественники поддерживают своих благодетелей и пьют только пиво «Carlsberg». В свою очередь, другая пивная фирма – «Tuborg» – поддерживает гуманитариев и, следовательно, гуманитарии пьют только пиво «Tuborg».

Вслед за этим Бора спросили:

– Ну а как вам наше пиво?

На что великий физик ответил:

– Главное, что не «Tuborg».

Я также поинтересовался, что Бору больше всего запомнилось в Москве? Ответ состоял всего лишь из одного слова: «Архимед». В память этой встречи, как ценнейшая реликвия, у меня хранится билетик на нашу оперу, на котором рукой Бора написано по-английски: «В благодарность за удивительное и вдохновляющее впечатление. Нильс Бор».

Увы, ровно через полтора года – 19 ноября 1962 г. – Нильса Бора не стало. Прошло 40 лет, но...

Пусть ты погиб, наш отец Архимед,
Дело твое не забудется, нет!
По твоим по законам мы будем жить,
Науку, как ты, беззаветно любить.
Славься опора науки, физфак!
Атом для нас – тривиальнейший факт.
Кто по конкурсу вдруг на физфак пройдет,
Того никогда не забудет народ!

(Исполняется на мелодию М.Глинки «Славься!»)

¹ По паспорту – Герш Ицкович.
² Цитата из долгое время запретной поэмы «Евгений Стромынкин», целиком написанной «онегинской строфой». Автор – выпускник физического факультета МГУ (1949), физик-теоретик Герцен Исаевич Копылов (1925–1976), литературный псевдоним – Семен Телегин, доктор физико-математических наук, работал в Дубне.
³ Об Александре Михайловиче Прохорове мне уже довелось писать на страницах «Физики» (см. № 3/02).
⁴ Цитата из оперы «Дубинушка», автор текста – Александр Кессених, выпускник физического факультета МГУ, доктор физико-математических наук.
⁵ А.Ф.Иоффе. Встречи с физиками./2-е изд. – М.: Государственное издательство физико-математической литературы, 1962.
⁶ Мне очень нравится лаконичная и яркая иллюстрация разницы между фабулой и сюжетом, приведенная отцом: фабула: «Сначала умер король, а затем – королева»; сюжет: «Сначала умер король, а затем с горя умерла королева».
⁷ Писательница М.Шагинян чуть ли не в газете «Правда» называла это «великое открытие» торжеством материалистической марксистско-ленинской философии. На эту же тему в одной из центральных газет была статья с запомнившимся названием «Переполох в Бабьегородском переулке».
⁸ Физическая энциклопедия./Т. 2. – М.: Советская Энциклопедия, 1990, с. 581–582.
⁹ Летопись Московского университета 1755–1979. – М.: Издательство Московского университета, 1979.
¹⁰ Позднее они были объединены в одну – «Введение в термодинамику. Статистическая физика». – М.: Наука, 1983.
¹¹ Авторы – студенты физического факультета МГУ Валерий Канер (выпуск 1964 г.) и Валерий Миляев (выпуск 1962 г.), оба впоследствии доктора физико-математических наук.
¹² Физики шутят. /Составители-переводчики Ю.Конобеев, В.Павлинчук, Н.Работнов, В.Турчин. Под общей редакцией д. ф.-м. наук В.Турчина. – М.: Мир, 1966.
¹³ Физики продолжают шутить./Составители-переводчики Ю.Конобеев, В.Павлинчук, Н.Работнов, В.Турчин, под общей редакцией д. ф.-м. н. В.Турчина. – М.: Мир, 1968.
¹⁴ В.В.Канер. Шизики футят. – М.: Фонд «Байтик»–ИНТЕРПРИНТ, 1994.
¹⁵ Борис Павлович Белоусов (1893–1970) – химик, считавший получение ученых степеней и званий ненужным занятием; академик Александр Николаевич Теренин (1986–1967) настойчиво предлагал присвоить ему степень доктора химических наук без защиты, но это так и не было оформлено.
¹⁶ Анатолий Маркович Жаботинский – выпускник кафедры биофизики физического факультета МГУ (1961), доктор физико-математических наук.
¹⁷ Вениамин Александрович Сидоров (тогда, по-моему, еще кандидат наук, а ныне – член-корреспондент РАН) работал ранее длительное время в институте Н.Бора в Копенгагене.
¹⁸ Оге Бор (род. 1922) – четвертый из шести детей Н.Бора, физик, после смерти отца до ухода в отставку (1981) возглавлял его институт, лауреат Нобелевской премии по физике (1975) «за открытие взаимосвязи между коллективным движением и движением отдельной частицы в атомном ядре и развитие теории строения атомного ядра, базирующейся на этой взаимосвязи» совместно с Бенджамином Моттельсоном (род. 1926) и Джеймсом Рейнуотером (1917–1986).
¹⁹ По паспорту – Аркадий Бейнусович.

Статья подготовлена при поддержке компании «Сюрприз». Корпоративный праздник или свадьба-это праздник, который должен быть ярким и насыщенным красками. Компания «Сюрприз» предоставляет услуги по организации различных праздничных мероприятий. Перейдя по ссылке: « Аниматоры Балашиха », вы найдете сайт компании «Сюрприз», где сможете найти адрес компании, а также телефон для связи с менеджером. В компании «Сюрприз» работают только высококвалифицированные специалисты с огромным опытом работы с клиентами.

.