Это оружие в руки террористов попасть не должно!
Это оружие в руки террористов попасть не
должно!
Одним из наиболее опасных противоречий современного мира является огромный и постоянно увеличивающийся разрыв между степенью развития технологий, с одной стороны, и уровнем жизнеобеспечения, культуры, морали и нравственности значительных масс людей – с другой. В глубинах этого противоречия уже некоторое время назад начали прорисовываться контуры чудовища, способного реально угрожать самому существованию человечества. Имя ему – технологический терроризм.
После сентябрьского кошмара в Нью-Йорке терроризм и террористы менее всего могут пожаловаться на недостаток внимания. Однако в этой новой ситуации следует помнить о двух важных обстоятельствах.
Во-первых, необходимой предпосылкой для принятия эффективных мер против терроризма любой разновидности (технологического в том числе) является адекватность оценки угроз, связанных с его проявлениями. Иными словами, переоценка опасности столь же вредна, как и ее недооценка.
И во-вторых, не следует все-таки забывать, что линия раздела «террористы – нетеррористы» не является в современном мире единственной. Что существуют национальные границы и национальные интересы. Что никто еще не отменял долгосрочных и текущих геополитических и геостратегических целей больших и малых государств. Что абсолютной реальностью современности являются жесткая экономическая и торговая конкуренция на мировых сырьевых и технологических рынках. Что надо четко отслеживать ту грань, за которой действия государств под бесспорно справедливым лозунгом «Сотрем террористов с лица Земли» переходит в плоскость защиты лишь их собственных национальных интересов. И осознавая это, не стоит обижаться на партнеров, ибо таковы реалии наших дней, а оптимальным образом сочетать совместную борьбу против терроризма с твердой защитой своих национальных интересов.
И ограничиваясь в этой статье рассмотрением лишь физико-технических аспектов двух потенциально опаснейших разновидностей технологического терроризма – ядерного и радиационного, – не будем забывать только что сказанное. А также логику и здравый смысл.
Прежде всего надо договориться по основным дефинициям, относящимся к предмету обсуждения. Вспомним Декарта: «Мы избегнем половины разногласий, если сойдемся в определениях». И второе: рассуждения о предмете, имеющем в первооснове (как опять-таки в данном случае) физико-техническую суть, должны вестись на определенном уровне компетентности по его существу и понимания естественнонаучной методологии.
При несоблюдении любого их этих принципов (а тем более обоих сразу) обсуждение превращается в говорильню, в спор ни о чем. И это еще полбеды, а настоящая беда начинается, когда этот спор ни о чем прорывается на страницы и экраны. Тогда, если речь идет об опасных вещах (а ядерный и радиационный терроризм, стань они реальностью, – вещи, бесспорно, кошмарные), напуганное и дезориентированное общество часто начинает искать методы противодействия опасности на заведомо тупиковых путях. Лучшего подарка террористам, чем отвлечение общественного внимания, а как следствие сил и средств от действительно эффективных способов борьбы против этого зла, не придумать.
Начнем с определений. Будем понимать под ядерным терроризмом совокупность намерений и действий отдельных лиц либо групп лиц по созданию либо приобретению иным образом работоспособного ядерного взрывного устройства (ЯВУ) с последующим его применением или угрозой применения для достижения декларируемых ими политических, социальных и иных целей и намерений.
Из этого определения следует важнейшее следствие: государство при реализации этих целей выводится за скобки, оно – в самом благоприятном для террористов случае – их не замечает (или старается не замечать), а в худшем – преследует с большей или меньшей настойчивостью и последовательностью. Это имеет, помимо очевидных социальных и политических, и немаловажные технические последствия.
При этом, правда, возникает вопрос: насколько возможны (и вероятны) исключения из сформулированного выше принципа «недоброжелательной невовлеченности» государства в дела ядерных террористов. С точки зрения автора – да, возможны (хотя и маловероятны). А реализоваться они могут в «молодых» (или ближайших будущих) членах «ядерного клуба», на руководство которых в большей или меньшей мере имеют влияние экстремистские политические либо религиозные организации и движения. Но все это – вопрос более для политолога, чем для физика.
Главное, без чего ЯВУ не создать, – расщепляющийся материал, вещество, в достаточно компактном объеме которого можно при определенных условиях вызвать взрывную цепную реакцию деления. Без расщепляющегося материала любые планы создания ЯВУ – лишь досужие разговоры. Периодически мелькающие в СМИ сведения о создании ЯВУ, не использующих реакцию ядерного деления, имеют неясные перспективы даже в отдаленном будущем, а сейчас это – очевидные страшилки.
Таких расщепляющихся материалов в рамках нашего рассмотрения два: уран-235 и плутоний-239, оба – оружейной чистоты (> 90% и > 94% соответственно по основному материалу). Все, ничего больше. А из этого факта следуют три важных следствия.
Первое: наработка минимально необходимых для создания хотя бы одного ЯВУ количеств расщепляющегося материала силами самих ядерных террористов (отдельных лиц или тайных организаций) с «нуля» или даже с использованием ранних промежуточных технологических продуктов – это фантастика, которой даже научной не назовешь. А сообщения об этом в СМИ в контексте реальной опасности или, возможно, даже свершившегося факта – заведомый бред, и интересен лишь его генезис, но не существо.
Второе: все сообщения о кражах и пропажах иных материалов, кроме указанных выше двух, не имеют ни малейшего отношения к проблеме ядерного терроризма. Разумеется, в похищении или утере естественного или низкообогащенного урана (топлива для энергетических реакторов в том числе) и радиоизотопной продукции ничего хорошего нет (и очень скоро мы в этом убедимся при обсуждении радиационного террроризма), но обретение всего этого добра ни на миллиметр не приблизит ядерных террористов к созданию ЯВУ. К слову сказать, радиоактивность какого-либо вещества и его пригодность в качестве расщепляющегося материала – абсолютно разные вещи. Собственная (очень незначительная) радиоактивность плутония-239, и тем более урана-235, никак не связана с их использованием в качестве ядерной взрывчатки, но даже и она (в случае с плутонием-239) доставляет немало хлопот (а отнюдь не помогает) конструкторам оружия.
Наконец, третье: ядерная энергетика как таковая, за крайне незначительным исключением, интереса для ядерных террористов не представляет. Из низкообогащенного (до 5% урана-235) урана в свежем ядерном топливе для подавляющего большинства энергетических реакторов создать ЯВУ принципиально нельзя, а из реакторного плутония, содержащегося в облученном топливе, вероятно, возможно, но эта возможность имеет чисто умозрительный характер. Даже если не обсуждать практически непреодолимых для террористов физических и технических трудностей по выделению, очистке, металлургии и конструктивному оформлению плутония, при конструировании такого ЯВУ даже у профессионала-ядерщика возникают серьезнейшие проблемы. Тут и значительное содержание балластных материалов, и интенсивный нейтронный фон, и высокие собственные радиоактивность и тепловыделение, и еще кое-что. В результате даже высококлассный профессионал не создаст из реакторного плутония ничего, кроме громоздкого маломощного урода, к тому же очень сложного в эксплуатации.
Впрочем, ограничивать обсуждение отношений атомной энергетики и ядерного терроризма лишь только сказанным выше нельзя – по той очевидной причине, что в физической основе производства энергии на АЭС и наработки оружейного плутония лежит одна та же установка (ядерный реактор), а точнее, рождаемые в нем интенсивные нейтронные потоки. В этой связи уместно сделать несколько замечаний.
Прежде всего особое внимание в обсуждаемом контексте должно уделяться энергетическим ядерным реакторам с графитовым или тяжеловодным замедлителем, допускающим перегрузку топлива «на ходу», без снятия реактора с мощности (типа российского РМБК и канадского CANDU). Реакторы такого типа имеют две особенности, благоприятствующие (по крайней мере, в принципе) наработке оружейного плутония. Во-первых, они используют в качестве топлива уран низкого обогащения (тяжеловодные CANDU – вообще естественный уран), а эффективность накопления плутония в облученном уране находится в сильной обратной зависимости от степени обогащения. Во-вторых, они открывают принципиальную возможность тайной реализации оптимального времени облучения урана для наработки оружейного плутония – около месяца, в то время как типичные для ядерной энергетики времена облучения (годы) сильно «портят» оружейный плутоний, превращая его в реакторный.
Впрочем, таких реакторов в мировой ядерной энергетике немного, по мощности – лишь несколько процентов. Ее основу составляют другие реакторы – корпусные легководные (типа российских ВВЭР). Перегрузить топливо «на ходу» у них нельзя, к тому же высокое в сравнении с тяжеловодными и графитовыми реакторами обогащение топлива по урану-235 делает его малопригодным для наработки оружейного плутония. Но на них (как, впрочем, и на всех других ядерных реакторах) нельзя полностью исключить вероятность в высшей степени экзотической кражи – экзотической в том смысле, что ее предметом является не материальный объект (даже не оружейный плутоний), а поток реакторных нейтронов.
Представим себе, что какому-нибудь криминальному Кулибину удалось обеспечить возможность тайного облучения объектов в активной зоне любого реактора (например, установкой дополнительного канала или нештатным использованием каналов системы управления и защиты). Тогда часть нейтронов реактора можно направить на «неправое дело» – облучение блочков из естественного урана в режиме, оптимальном для накопления и последующего выделения оружейного плутония.
Развитие событий по такому варианту не исключено для любого реактора в том смысле, что оно не запрещено законами физики и технически не выходит за рамки возможного. Впрочем, рецепты его предотвращения также хорошо известны – прежде всего постановка под международный контроль и инспекции МАГАТЭ. В первую очередь это должно касаться высокопоточных реакторов, поскольку в них существенно повышается как эффективность наработки плутония, так и его чистота по основному материалу (плутонию-239).
Другое дело, насколько вероятен начинающийся с таких событий сценарий обретения плутониевого ЯВУ ядерными террористами. По мнению автора, в высшей степени маловероятен. И не только потому, что «украсть нейтроны» – это, как говаривал некий современный персонаж, «не лобио кушать». И даже не потому, что мы выводим за скобки уже упомянутые ранее колоссальные трудности с выделением, очисткой, металлургией и конструктивной технологией плутония (даже непонятно, с какой стороны здесь подступиться группе частных лиц). Главные проблемы поджидают террористов дальше – на этапе конструирования и изготовления собственно ЯВУ. Об этом речь впереди.
Здесь же отметим, что плутоний-239 – материал, в общем, чисто «бомбовый». Почти нигде, кроме ядерных боеприпасов, он не применяется, степень его вовлечения в мирные ядерные топливные циклы в настоящее время весьма ограничена. Соответственно и больших вопросов, где его искать, не возникает. Террористам, однако, от этого ничуть не легче – с учетом того, как организована охрана вожделенных складов, арсеналов и перевозок. В общем, здесь злодеям можно лишь посочувствовать.
Ситуация с ураном-235 оружейной чистоты несколько иная. С одной стороны, его, кроме как на специализированных промышленных комплексах, получить нельзя даже в принципе. Не помогут ни «кража нейтронов», ни другие ухищрения. Однако в отличие от плутония ядерное оружие – не единственное место, где можно встретить высокообогащенный уран-235. Он является также топливом для некоторых исследовательских и транспорт-ных реакторов.
Отсюда возникает некоторая ситуационная альтернатива возможных действий ядерных террористов по захвату расщепляющихся материалов (и соответственно наиболее целесообразная совокупность мер по противодействию им). Однако наш анализ не может быть полным без рассмотрения ситуации, если террористы все же каким-либо способом разживутся некоторым их количеством, достаточным для изготовления примитивного ЯВУ.
Принцип действия ЯВУ в наши дни общеизвестен (кстати, именно это обстоятельство часто педалируется в качестве главного обоснования реальности угрозы ядерного терроризма). Но именно – принцип. Дьявол, как известно, сидит в деталях, и этих его убежищ в конструкциях реальных (а не книжно-абстрактных) ЯВУ сколько угодно.
В основе действия ЯВУ деления, как уже упоминалось, лежит понятие критической массы – определенной совокупности массы, плотности и конструктивного оформления расщепляющегося материала, при превышении некоторых нейтронно-физических параметров которой цепная реакция на вторичных нейтронах деления приобретает лавинообразный, взрывной характер. Такое состояние называется надкритическим, следствием его намеренного достижения в ЯВУ в необходимый момент и является ядерный взрыв.
Критическая масса может быть достигнута либо увеличением массы расщепляющегося материала при неизменной плотности, либо увеличением плотности при неизменной массе. Первый путь реализуется в пушечных (ствольных) зарядах. В них одна подкритическая масса направляется в другую такую же, как снаряд (отсюда название), и состояние образовавшейся системы становится надкритическим. Так была устроена, например, хиросимская бомба.
Второй путь лежит в основе действия имплозионных зарядов. В них надкритичность достигается взрывом заряда из химического вещества, особым образом размещенного вокруг подкритической сферы из расщепляющегося материала. Под действием ударной волны этого взрыва, направленной к центру системы (слово «имплозия» означает «взрыв внутрь»), расщепляющийся материал равномерно и очень быстро обжимается, что вызывает скачкообразное повышение его плотности и переход в надкритическое состояние с последующим ядерным взрывом. Имплозионный принцип был использован, например, в бомбе, сброшенной на Нагасаки, а также в первом советском ЯВУ, испытанном в 1949 г.
Для нашего рассмотрения очень существен тот факт, что для использования в пушечной схеме плутоний-239 штатной оружейной кондиции непригоден. Существенно меньшая в сравнении с имплозионной скорость формирования критической массы, свойственная этой схеме, приводит к тому, что из-за наличия в нем заметного количества плутония-240, испускающего нейтроны вследствие спонтанного деления, цепная реакция начинается чересчур рано. Поэтому силы гидродинамического разлета разрушают заряд еще до ее распространения по всему объему расщепляющегося материала, и вместо полноценного взрыва получается маломощный «хлопок».
С другой стороны, имплозионная схема (она допускает применение как урана, так и плутония) в сравнении с пушечной намного более совершенна. К числу главных ее достоинств принадлежит возможность существенно уменьшить количество расщепляющегося материала, ведь величина критической массы обратно пропорциональна квадрату его плотности. Например, для урана-235 обогащением 93,5% критическая масса (без отражателя) равна 30 кг при нормальной (естественной) плотности, 7,5 кг – при удвоенной и 3,3 кг – при утроенной.
Здесь, между прочим, возникает любопытный вопрос, также являющийся сейчас предметом многочисленных спекуляций, и часто именно в контексте ядерного терроризма. Именно: а если сжимать дальше? Не открывается ли здесь возможность, хотя бы принципиальная, собрать ЯВУ на основе лишь нескольких граммов (а то и миллиграммов) плутония? Их-то террористу несравненно проще раздобыть, чем 6–8 кг плутония-239 для снаряжения «нормального» имплозионного ЯВУ. А ведь расчетное энерговыделение при полном делении всего 1 г плутония-239 эквивалентно (по порядку величины) 10 т тротила!
Увы… Первую «подножку» ставит химия. Расчеты показывают, что добиться таких степеней сжатия с помощью химических ВВ невозможно из энергетических соображений.
А нельзя ли иначе? Например, используя сжатие излучением, как в современных термоядерных ЯВУ. Но там источником излучения является… делительное инициирующее устройство на основе плутония! Того самого, количество которого мы собрались уменьшать.
В принципе огромные степени и скорости сжатия достаточно малых масс вещества можно обеспечить излучением мощного лазера, причем чем меньше масса, тем выше достигаемая степень сжатия. Однако тут «подножку» ставит уже нейтронная физика. Дело в том, что само по себе достижение надкритического состояния есть лишь создание условий для лавинообразного роста числа нейтронов, волной накрывающего все новые и новые ядра делящегося материала. Но что от этого толку, если таких ядер просто мало? Пусть вы – любитель крепко выпить, и однажды волею судьбы попали в ситуацию, когда вместо каждой выпитой рюмки вам немедленно приносят три новые (надкритичность достигнута). Однако если водки в заведении мало и такая смена произойдет только один раз, то ваше желание уйти домой «на бровях» не осуществится – четырех рюмок для этого маловато.
Аналогия довольно близкая с тем, что происходит в ЯВУ. Количество таких «смен» в нейтронной физике называется числом поколений нейтронов. Начало ядерного взрывного процесса (разлета вещества) в имплозионной бомбе соответствует 40–45 поколениям. А при малой массе расщепляющегося материала и очень высокой скорости его сжатия поколения не набираются вовсе, хотя надкритичность достигается. В итоге, по оценкам, для осуществления таким образом взрывной цепной реакции потребуется не менее 10 г плутония при мощности лазеров обжатия в десятки мегаджоулей. Таких лазеров в мире еще нет, а если бы и были? Террорист, вероятно, лишится дара речи от одной лишь мысли, что ему вместе с малогабаритным ЯВУ придется захватить «на дело» как минимум грузовик с лазерной аппаратурой плюс передвижную электростанцию приличной мощности.
Вернемся теперь к анализу возможных конструкций ЯВУ в контексте ядерного терроризма. Итак, у имплозионной схемы перед пушечной все преимущества, кроме одного, но в нашем случае, скорее всего, решающего, – имплозионная схема несравненно сложнее в практической реализации. Надо точно определить состав, количество и размеры обжимающих линз из химического ВВ, надо гарантировать идеальную синхронизацию их подрыва, надо в строго определенный момент обеспечить включение инициирующего нейтронного источника… Стоит не выполнить хотя бы одно из этих условий (а есть и другие), как ЯВУ попросту не сработает. Тут-то упомянутый выше дьявол показывает зубы из каждой мелочи. А ведь все это наряду с конструктивно оформленным расщепляющимся материалом надо еще достать, изготовить, смонтировать, проверить. Короче говоря, вероятность того, что террорист (или террористы) сумеет все это осуществить применительно к имплозионному ЯВУ на основе плутония, по мнению автора, столь же невелика, как и того, что он (они) сумеет накопить необходимое его количество, о чем говорилось выше.
А вот урановое ЯВУ пушечного типа по конструкции и технологии сборки гораздо проще. Тот же факт, что по эффективности использования расщепляющегося материала оно сильно уступит имплозионному плутониевому, вряд ли сильно взволнует террориста – факт реального наличия работоспособного ЯВУ в его руках гораздо важнее, чем его тактико-технические характеристики. Но вот такое качество уранового пушечного ЯВУ, как компактность, наверняка заинтересует ядерных мерзавцев. А ведь известно, что в военно-ядерной технике уран-235 как раз и применяется в специальных конструкциях, где малогабаритность важнее большого удельного расхода расщепляющегося материала.
Несомненно, одним из главных препятствий на пути создания террористической группой такого ЯВУ является весьма значительное количество необходимого для этого урана-235. С учетом неизбежных технологических потерь потребуется не менее 40–45 кг в пересчете на чистый материал, а это очень много. Хотя, разумеется, и процедура проектирования и изготовления пушечного уранового ЯВУ также имеет много коварных «подводных камней». Но вот обсуждать их здесь (и вообще обсуждать открыто) автор, во-первых, не желает сам и, во-вторых, категорически против того, чтобы это делали другие. Надо отчетливо понимать, что секретность технологий создания ЯВУ и их конкретных конструкций является сейчас одним из главных препятствий, стоящих перед ядерными террористами. Никакие требования и призывы к рассекречиванию этих сведений не должны приниматься во внимание – слишком серьезными (если не сказать страшными) последствиями чреват такой «ядерный стриптиз». Да и специалистам, пишущим на «ядерные» темы (автор здесь имеет в виду и себя самого) ни в коем случае нельзя переступать ту грань, за которой образовательный или информационный материал может превратиться в пособие для террористов.
Кстати, о специалистах. Вот еще одна проблема для ядерных террористов – не будут специалисты сотрудничать с ними. И не только потому, что фундаментальная внутренняя взаимосвязь между культурой, образованием и моралью, по существу, исключает для высококлассных профессионалов (а другие тут не нужны) возможность «поступления на службу» к кровожадным ядерным мерзавцам. Даже помимо сказанного, абсолютное большинство профессионалов прекрасно понимают, что сотрудничество с террористами рано или поздно будет иметь для любого из них одинаковый конец – на дне какого-нибудь болота с камнем на шее и девятью граммами свинца в умной, но недалекой голове. Неплохо зная среду российских атомщиков, автор берет на себя смелость утверждать: в ней террористам «нечего ловить». А ведь кроме ядерщиков нужны гидродинамики, химики, электронщики, металлурги, материаловеды, конструкторы, технологи, и не просто россыпью, а в виде сплоченного коллектива со способным руководителем и безупречной организацией дела. И вряд ли этот коллектив долго будет лоялен к своим криминальным хозяевам.
Обо всем этом следует помнить, когда в газете или эфире появляется очередной жуткий рассказ о сборке ЯВУ в старом сарае по соседству с собачьей будкой двумя гениальными студентами под надзором бородатого брюнета ваххабитской наружности.
Такова физика ядерного терроризма (хотя, конечно, далеко не вся). Она в изложении автора не лишена некоторых субъективных оттенков в оценках и суждениях. Иначе, наверное, и быть не могло при анализе событий, которые никогда не происходили (очень хочется надеяться, что и не произойдут). И из этого следует важнейший вывод: барьер противодействия ядерному терроризму в настоящее время выше, чем возможности потенциальных террористов. А поэтому причин для нагнетания паники и истерии вокруг этой проблемы нет, кто бы и как бы не пытался это делать. Кстати, паника и истерия – вообще наихудшие советчики; решения, продиктованные ими, никогда не бывают продуктивными.
Другое дело, что высота упомянутого барьера ни в коем случае как минимум не должна снижаться, пусть даже его поддержание и обходится очень недешево. Конечно, во многом он обусловлен неумолимыми законами природы и объективными закономерностями развития науки, техники и общества, о чем и рассказывалось в этой статье. Но нельзя забывать и о том, что значительная его часть построена многотрудными и благородными усилиями людей – ученых, инженеров, политиков, социологов, военных, сотрудников специальных служб. И ослаблять эти усилия нельзя.
В отличие от ядерного терроризма при обсуждении радиационного терроризма речь пойдет о веществах и материалах за единственным исключением (плутоний-239 оружейной чистоты) абсолютно непригодных для создания ЯВУ – непригодных не по технологическим, а по фундаментальным физическим причинам. Радиационный терроризм основан на угрозе использования радиоактивных веществ для нанесения физического и/или экономического ущерба за счет их способности испускать ионизирующее излучение, неощутимое органами чувств человека, но – в значительных дозах – опасное для его жизни и здоровья.
Оценка реальной опасности такой угрозы весьма специфична для каждого конкретного случая. Она зависит от целого ряда обстоятельств: в первую очередь от физических и биохимических свойств радиоактивных материалов (РМ), способов их получения и применения в современных технологиях, возможности их несанкционированного распространения, а также от особенностей тактики террористической радиационной атаки.
Степень радиационной опасности РМ количественно характеризуется рядом нормативов, учитывающих как физические, так и биохимические их свойства. Для внутреннего облучения это допустимые объемные активности радионуклида в воздухе и допустимые поступления в организм с воздухом, водой и пищей, для внешнего – допустимые плотности потоков излучения и допустимые уровни загрязнения поверхностей. Все эти нормативы имеют силу закона. Как мы увидим, это обстоятельство играет чрезвычайно существенную роль при оценке ситуационных сценариев радиационного терроризма.
Эту оценку следует начать с важнейшего предварительного замечания. Именно: вплоть до настоящего времени достоверно не зафиксировано ни одного случая радиационного (как, впрочем, и ядерного) терроризма, и речь идет лишь об угрозах его реализации, каждая из которых вызывает почти всеобщий страх и озабоченность. В этом смысле их следует рассматривать не только в качестве угроз как таковых, но как неотъемлемую часть тактики террористических акций в целом, как разновидность психологического терроризма, теснейшим образом связанного с терроризмом технологическим. Классический пример – случай с так называемыми «контейнерами Басаева», связанный с находкой, по предварительному оповещению (что очень существенно), в Измайловском лесопарке г. Москвы защитного контейнера с небольшим, не представляющим реальной опасности количеством цезия-137. Несомненно, главным в этой истории был не РМ как таковой, а угроза его террористического применения.
Современное общество, включая его руководящие и информационные структуры, в этом случае (и подобных ему) проявило и проявляет не только резонную озабоченность, но и элементы откровенной паники (что и лежит в основе тактики террористов). Такую отрадную для них и прискорбную для общества неадекватность можно было, впрочем, ожидать с учетом массовой некомпетентности и, cлeдовательно, отсутствием обоснованных рекомендаций по ответным действиям в подобных ситуациях. Однако главные корни такой реакции лежат гораздо глубже и имеют в первооснове искаженную временем и обстоятельствами общественную память о реальных ядерных и радиационных катастрофах, не имевших, разумеется, никакой связи с радиационным терроризмом, начиная с Хиросимы и кончая Чернобылем. Обусловленное этим почти уже на генетическом уровне чрезвычайно преувеличенное представление широких масс населения о степени реальной опасности воздействия радиации вкупе с ужасающей почти всеобщей технической безграмотностью приводит не только к неадекватности восприятия информации о «радиоактивных делах». Налицо вполне реальная, часто очень агрессивная, радиофобия, охватившая к настоящему времени значительное количество людей в индустриально развитых странах. Несомненно, что именно такое положение дел является питательной средой психологического терроризма в сочетании с угрозой терроризма радиационного.
В обсуждаемом смысле нет иных способов и методов борьбы с последним, кроме длительной, кропотливой и настойчивой работы по распространению среди широких масс объективных научно-технических знаний, при полном понимании своей ответственности со стороны как учебных и просветительских организаций, так и СМИ. С другой стороны, как уже говорилось, такая деятельность ни в коем случае не должна служить «учебным курсом» для начинающих террористов.
Первое, что необходимо иметь в виду при анализе проблем радиационного терроризма – существенная замедленность (латентность) негативных последствий воздействия радиации на человеческий организм. Техническое обеспечение условий быстрого уничтожения человека ионизирующим излучением с очевидностью лежит за пределами возможностей террористов.
Сказанное, разумеется, не следует смешивать с общей возможностью нанесения таким путем тяжелого, а при определенных условиях – и неминуемо смертельного ущерба здоровью людей. Однако даже в наиболее тяжелых мыслимых случаях речь идет о днях и месяцах, если не о годах. В этом принципиальное отличие РМ в руках террориста от взрывчатки, сильнодействующих ОВ, да и обычного огнестрельного оружия, – все перечисленное действует очень быстро, если не мгновенно.
Далее, характерной чертой «обычного» терроризма является относительная кратковременность активной стадии террористической акции в сочетании с немедленным наступлением долгосрочных и часто необратимых ее последствий. Следует также учитывать, что эта стадия никогда (или почти никогда) не бывает тайной акцией. Она либо становится известной по немедленным проявлениям (взрыв, газовая или огнестрельная атака), либо (часто наряду с перечисленным) вследствие обращения террористов в СМИ и иные структуры с выдвижением требований и условий. Последнее не только становится тактическим приемом террористической деятельности, но и является ее немаловажным психологическим фактором, – совершенно правы исследователи, проводящие параллели между терроризмом и театром.
Эффективное же применение РМ для нанесения реального ущерба жизни и здоровью людей предполагает реализацию абсолютно противоположной тактики, основанной на длительном сохранении в тайне фактора радиационного воздействия, – иначе оно, с точки зрения достижения таких целей, просто теряет смысл. Поэтому открытая предварительная угроза террористов такого применения РМ (либо, тем более, их сообщение об этом как о свершившемся факте) является с большей вероятностью блефом, а с меньшей – следствием «добросовестного заблуждения» относительно действия излучений на человеческий организм. В принципе ситуационные сценарии такого рода существуют, однако при основанной на этом тактике РМ заведомо уступает даже обыкновенному стрелковому оружию.
Существует, однако, другое обстоятельство, превращающее радиационный терроризм в фактор вполне обоснованной озабоченности. Имеется в виду относительная простота нанесения с помощью РМ огромного материального ущерба при минимальной непосредственной угрозе жизни и здоровью людей. В большинстве ситуационных сценариев именно такая тактика может оказаться наиболее предпочтительной для террориста, в том числе и с точки зрения возможных юридических последствий. Основой для ее реализации служат, как ни парадоксально, упомянутые выше нормы радиационной безопасности.
В этом смысле, например, гипотетическая радиационная атака с распылением РМ по внутренним помещениям большого здания или даже радиоактивным заражением питьевого источника вопреки широко распространенному заблуждению практически не представляет, в большинстве сценариев, прямой опасности для жизни и здоровья людей (в особенности при немедленном постакционном предупреждении со стороны террористов, что, как указывалось выше, более отвечает их интересам, нежели отсутствие такового). Однако материальный ущерб от такой акции, если она предпринята в одном из узловых пунктов инфраструктуры современного общества, может быть огромным именно за счет необходимости принятия немедленных мер по обеспечению соблюдения норм радиационной безопасности.
Наиболее вероятными целями радиационной атаки могут быть административные, финансовые, информационные и телекоммуникационнные центры, подземные транспортные коммуникации (метро), продовольственные склады и базы, источники водоснабжения.
Если радиоактивное заражение стало реальностью, должны начать осуществляться следующие мероприятия: немедленное прекращение эксплуатации атакованного объекта вплоть до гарантированного выполнения норм радиационной безопасности; установление санитарно-защитной зоны особого режима с непрерывным дозиметрическим контролем, работы по дезактивации оборудования и помещений, при необходимости – и прилегающих территорий; сбор и уничтожение (либо захоронение) загрязненных субстанций и объектов, не подлежащих либо не поддающихся дезактивации; организация работы системы объектов инфраструктуры на время прекращения деятельности атакованных объектов либо перераспределение их функций; медицинское обследование пострадавших и (по необходимости) проведение лечебных и профилактических мероприятий; информационные и разъяснительные мероприятия с целью минимизации морального, социального и психологического ущерба.
Конкретный объем и относительная значимость этих мероприятий зависят от особенностей создавшейся ситуации. В частности, большое значение имеют два технических аспекта, находящихся в тесной взаимосвязи: выполнение каких радиационных нормативов поставлено под угрозу, а также какие РМ и в каком количестве использованы для этой цели.
Измеримого, с точки зрения успешности радиационной атаки, превышения допустимых уровней внешнего излучения можно добиться лишь использованием значительных количеств g-излучателей (таких, как радий-226, цезий-137, кобальт-60). При этом технические трудности очень велики – как на стадии подготовки, так и при выполнении радиационной атаки. Главными из них являются две: проблема обеспечения безопасности исполнителей (что, впрочем, с учетом своеобразия нравов террористов не является вполне бесспорным обстоятельством) и сохранение в тайне этапа ее подготовки (поскольку именно g-излучение проще всего регистрируется даже простейшими приборами). Далее, дезактивировать поверхности, загрязненные g-излучающими РМ, обычно проще и поэтому дешевле, нежели при наличии лишь a- и b-излучателей, опять-таки из-за относительной простоты радиационного контроля как неотъемлемой части работ по дезактивации на всех этапах. Наконец, применение g-излучателей обычно снижает величину важного тактико-технического параметра – времени сохранения в тайне воздействия излучения (интервал между актом радиационной атаки и ее обнаружением). Как уже указывалось, эта тайна отнюдь не всегда выгодна террористу (в большинстве ситуационных сценариев радиационного терроризма дело обстоит как раз наоборот), но сама возможность (либо невозможность) ее сохранения заметно расширяет (соответственно – сужает) спектр доступных ему тактических альтернатив.
Гораздо более «уязвимыми» нормативами
радиационной безопасности являются предельно
допустимые концентрации РМ в воздухе и воде. В
этих случаях обычно доминирует уже фактор
опасности внутреннего облучения, и речь идет о
количествах РМ, в тысячи и миллионы раз меньших,
чем для создания наднормативных полей облучения
внешнего. Использование для обсуждаемого типа
радиационной атаки излучателей со слабым
g-излучением (изотопы плутония) или вовсе не
имеющих такового (стронций-90) часто даже более
эффективно, чем g-излучателей. Однако в этом
случае для потенциальных террористов не
возникает только что перечисленных технических
трудностей и тактических ограничений, связанных
с применением g-излучающих РМ.
Возвращаясь к оценке последствий обсуждаемой тактики радиационного терроризма – нанесению значительного материального ущерба при минимуме ущерба физического («нейтронная бомба наоборот»), – следует признать, что этот ущерб может быть весьма значителен даже в случае одиночной радиационной атаки такого рода. Если же речь пойдет о заранее спланированной их серии с поражением в определенной последовательности некоторых узловых объектов инфраструктуры, то ситуация может стать тяжелейшей.
Способы противодействия такой тактике будут рассмотрены ниже. Здесь же отметим, что применительно к ней существует, по крайней мере в принципе, столь же специфичный (и парадоксальный) способ такого рода, сколь специфична и парадоксальна сама обсуждаемая разновидность технологического терроризма. Речь идет о временном и (или) местном смягчении норм радиационной безопасности, которые, как указывалось ранее, во многом и обуславливают принципиальную возможность радиационного терроризма как криминального метода социального и политического насилия.
Такое смягчение в некоторых пределах вовсе не означает детерминированной неизбежности нанесения ущерба жизни и здоровью людей, оно лишь повышает статистическую вероятность наступления нежелательных последствий такого рода, причем в определенных границах повышает, в общем, незначительно. Следует понимать, что нормы радиационной безопасности по их смыслу и существу являются не границами безусловного наступления опасных последствий, а многократно гарантированными условиями их отсутствия, что вовсе не одно и то же. С другой стороны, даже весьма незначительное их смягчение на практике вызывает существенное ослабление ограничений на эксплуатацию объекта и использование загрязненных субстанций, а следовательно, и резкое снижение нанесенного ущерба и стоимости работ по ликвидации последствий радиационной атаки.
Конечно, вопрос о возможности (и целесообразности) такого смягчения, по существу, выходит за рамки данной статьи. Но, по мнению автора, такой шаг в любом случае крайне нежелателен, не в последнюю очередь потому, что он находится в очевидном противоречии с общей логикой развития отношений между обществом и технологиями. В качестве же штатного административного решения при ликвидации последствий террористической радиационной атаки такое решение тем более трудно признать целесообразным. Большей уступки террористам со стороны общества и государства, лучшей пропаганды их идей, более сильной мотивации для повторения подобных преступных акций трудно придумать.
Приступая к рассмотрению способов противодействия радиационному терроризму, следует сделать важное замечание. Именно: их разработка и реализация ни в коей мере не исключает «традиционных» антитеррористических силовых действий спецслужб, а на стадии собственно обезвреживания террористов практически не добавляет к этим действиям ничего нового. Методы ликвидации последствий радиационной атаки как таковых (дезактивация, захоронение и (или) уничтожение загрязненных субстанций, санитарно-гигиенические и лечебные мероприятия, организация радиационного контроля и т.д.) также являются вполне рутинными: их техника, последовательность и взаимосвязь подробно разработаны и являются компетенцией соответствующих государственных служб с использованием имеющих обязательную силу методик.
Главная цель обсуждаемых ниже способов противодействия радиационному терроризму – предотвращение его проявлений и минимизация нанесенного ущерба. Ключевыми же для анализа проблемы и разработки соответствующих рекомендаций являются два вопроса:
– велика ли вероятность того, что опасные количества РМ уже находятся в распоряжении потенциальных террористов;
– возможна ли активизация незаконного оборота РМ как важнейшей предпосылки радиационного терроризма.
Первая группа мероприятий основывается на предположении о высокой вероятности того, что потенциальные террористы уже обладают опасными количествами РМ. (Как мы увидим, такое предположение, к сожалению, имеет под собой реальную основу.) Прежде всего должны быть определены и ранжированы по приоритетам жизненно важные объекты инфраструктуры, наиболее чувствительные к радиационной атаке и ее последствиям; некоторые из них уже перечислены выше.
Далее речь идет собственно о защите. Наиболее эффективным ее способом является полный входной радиационный контроль. Имеется в виду, что контролироваться должно по возможности все: посетители и персонал, их личные вещи, входящие почтовые и грузовые отправления, а также коммуникации жизнеобеспечения (втяжная вентиляция, водо- и газоснабжение). Для крупных продуктовых баз, складов и систем водоснабжения должна функционировать и система непрерывного выходного радиационного контроля.
Разумеется, организация системы контроля наряду с совершенно необходимым широким внедрением новой техники (в первую очередь – высокоэффективных регистрирующих установок непрерывного действия) должна опираться на профессиональные, хорошо обученные и оплачиваемые службы безопасности и охраны с особыми, в критических ситуациях, полномочиями и в этой связи – на адекватную юридическую базу.
Ясно, однако, что достижение гарантированной эффективности системных мероприятий обсуждаемого рода, по-видимому, иллюзорно не только в силу огромных материальных затрат, но и в силу того, что их реализация в объеме сверх некоторого технически и организационно разумного может привести к полному параличу функциональной деятельности защищаемых объектов. В этой связи представляется совершенно необходимой разработка сетевых комплексов принятия решений, позволяющих в условиях вывода из инфраструктуры (временного или долгосрочного, частичного или полного) объекта либо объектов оптимальным образом осуществлять передачу их функций иным объектам, с учетом объемов поражения, требуемых действий по ликвидации последствий радиационной атаки, необходимости и объема привлечения силовых служб, органов управления и информации и т.д. Не следует забывать, что потери от хаоса и дезорганизации, порожденных несистемными и неоптимальными действиями в такой ситуации, могут быть как минимум сравнимы с ущербом от радиационной атаки как таковой. В конечном итоге именно расчет на хаос и дезорганизацию может быть главным элементом тактики террористов.
Обратимся теперь ко второй группе защитных мероприятий, направленных на предотвращение попадания опасных количеств РМ в руки потенциальных террористов. С этой целью необходимо в первую очередь выявить наиболее доступные им каналы таких утечек.
Речь идет именно об утечках, поскольку самостоятельное изготовление РМ «с нуля» в неких «тайных лабораториях» совершенно невозможно. В этом, кстати говоря, состоит существенное отличие радиационного терроризма от «химического»: сильнодействующее ОВ в количестве, достаточном для террористической атаки, вполне может быть, к сожалению, получено в весьма примитивной, по научным меркам, подпольной лаборатории. Печально знаменитая газовая атака в токийском метро – лучшее тому доказательство.
Далее, реальная опасность канала утечки РМ вовсе не находится в прямом соответствии с количеством РМ на объекте или в регионе, но на практике в значительной мере свойственна (либо несвойственна) определенным технологиям и областям их использования. Рассмотрим этот вопрос ввиду его важности подробнее.
Бесспорно, наиболее масштабным источником наработки РМ в качестве как отходов, так и полезной продукции, является атомная промышленность и энергетика, а также пункты захоронения РАО. Однако своеобразие функциональных структур соответствующих производств и объектов (как гражданских, так и военных), высокий образовательный и культурный уровни обслуживающего персонала, многоуровневая система технических, административных и правовых мер противодействия делают обсуждаемые объекты сравнительно малоуязвимыми для хищений РМ. Своеобразными дополнительными барьерами являются также огромные мощности внешних радиационных полей, значительные габариты и практическая нетранспортабельность большинства технологических веществ, узлов и элементов, представляющих интерес в контексте радиационного терроризма.
Несравненно большую опасность в этом контексте представляют общепромышленные, медицинские и исследовательские технологии, основанные на применении изотопных источников излучения. Круг их использования в настоящее время весьма широк: радиоизотопные генераторы, радиационные дефектоскопы, геофизический каротаж, промышленная радиография, лучевая терапия, стерилизация семян, научно-исследовательские работы и др. Несмотря на то, что изотопные источники для этих технологий в ряде случаев обладают огромными активностями, организация их учета, контроля и списания, а также надежность физической защиты не идут ни в какое сравнение с применяемыми в атомной энергетике и промышленности. С достаточной уверенностью можно утверждать, что число неучтенных и безвозвратно утерянных изотопных источников излучений (в особенности устаревших) значительно. Значит, велика вероятность и того, что они могут попасть (или уже попали) в «плохие» руки. А путь от получения РМ до практической возможности проведения террористической радиационной атаки, к сожалению, довольно короток.
В этом, кстати говоря, заключается главное различие между ядерным и радиационным терроризмом с точки зрения их реальной опасности. Именно: радиационный терроризм несравненно более реален (хотя, разумеется, уступает ядерному по вероятному объему ущерба, нанесенного единичной акцией). Вспомним о колоссальных трудностях, которые придется преодолеть банде мерзавцев, чтобы добыть ядерные материалы и комплектующие для создания ЯВУ, организовать и провести работы по его конструированию, изготовлению, сборке и проверке. Вовсе не случайно ядерное оружие даже в единичных образцах называют «оружием сильного», недоступным не то что группе лиц, но и большинству государств.
Иное дело – РМ и соответственно возникновение предпосылок для радиационной атаки. Конечно, ее подготовка и проведение не то чтобы совершенно уже общедоступное и элементарное дело, но при известных технических знаниях, организационных навыках и финансовых возможностях несравненно более реальное, чем организация акта ядерного терроризма. В этом смысле РМ как своеобразное оружие (в контексте радиационного терроризма) – «оружие слабых», относительно доступное и при этом, при верных действиях террориста и неверных, достаточно эффективное.
В связи с изложенным настоятельно необходимы следующие меры:
– резкое ужесточение режимов производства, хранения, эксплуатации, транспортировки и в особенности списания радиоизотопных источников;
– активизация работ по замене радиотоксичных материалов, используемых в радиационных технологиях, на вещества с меньшей радиотоксичностью;
– развитие радиационных технологий на основе неизотопных источников излучений;
– неукоснительное соблюдение принципа предпочтения нерадиационных технологий радиационным в любых случаях, когда обеспечивается сравнимый целевой эффект.
Есть здесь и еще одно важнейшее обстоятельство.
Чуть раньше уже упоминалось о таком неотъемлемом компоненте практически всех ситуационных сценариев радиационного терроризма, как расчет террористов на массовую панику. И этот расчет будет вполне обоснованным до тех пор, пока общество не расстанется с надуманными (с немалой помощью политиков и журналистов) ужасами при одном упоминании о радиоактивности и радиационных технологиях.
Автор вовсе не стремится представить дело так, что радиация и сопутствующие ей эффекты – совершенно безобидные вещи, на которые можно просто наплевать. Как раз наоборот, здесь налицо вполне реальная (применительно к опасности радиационного терроризма) угроза, тут наплевательство может привести к тяжелейшим последствиям.
Речь о другом – о соразмерности. Об этом уже было сказано, но не лишне и повторить: технологический терроризм (радиационный в том числе) в любом из своих проявлений имеет тем большие шансы на успех, чем менее адекватна общественная реакция на него. На руку террористам сыграет и беспричинная дурацкая бравада, и беспричинный дурацкий страх.
Вот о чем не надо забывать.
.